Ошибка президента

Незнанский Фридрих Евсеевич

Я потом в институт поступил, в финансово-экономический, Гамик, конечно, никуда не поступил. Я прописался в Москве, женился фиктивно, – объяснил Саруханов-Костаки, поймав вопросительный взгляд Меркулова, – работал в системе внешнеэкономических связей. Потом свой банк организовал. Тут Гамик появился. Прописался в Подольске, а дела, естественно, в Москве крутил, то заодно хватался, то за другое. Квартиру какую-то хотел разменивать. Все время деньги у меня в долг брал.

– И не возвращал, – уточнил Меркулов.

– Вы думаете, это повод его убить? Так ведь убивают

обычно не должника, а того, кто давал, – ответил Саруханов. – Потом ночевал у меня. И вышел у меня с ним спор, как раз когда… Ну в общем, вечером у меня гостья, сидим культурно. А тут Гамик вкатывается выпивши, это с ним бывало, да еще с какой-то такой… Знаете, бывают такие женщины, что и женщиной-то назвать не хочется. Пришел – и хлоп на стол бутылку водки. Я его культурно попросил выйти, идти с ней куда-нибудь в другое место. А он, понимаете, нетрезвый был, насмотрелся всякого по видаку, ну и предложил нам… всем вместе. Я тогда вывел его в коридор, сказал все, что думаю, попросил его выйти. Ну, точнее, вывел из квартиры. Он на лестнице раскричался, в дверь колотил ногами. Потом успокоился, ушел. Но было поздно, конечно, соседи все слышали. Вот и вся история, за это же не убивают.

– Пожалуй, – согласился Меркулов.

– А потом… остыл, видать, немного, снова позвонил, извинился вежливо. Все понял, говорит. Но уж раз так, попросил, чтобы я ему дал машину – поедет куда-то он. Еще взял у меня кейс, пальто – для солидности. У него-то только куртки кожаные, а это ему не подходило. Думаю, хотел в какой-то ночной ресторан – богатого из себя корчить, чтобы подцепить кого-нибудь получше. Я дал ему все, лишь бы он уходил, до того больше не хотел его видеть. Ну он взял ключи от машины, магнитолу взял, чтобы с музыкой кататься. Вышел вниз, в машину сел, а тут и шарахнуло. Вот и все, гражданин следователь. – Саруханов замолчал.

– Значит, вас хотели убить, – резюмировал Меркулов.

– А вы думаете, я почему в бега пустился? От милиции убегать? Так чего мне бояться, если я тут ни при чем? Это все они.

– Кто же они такие?

– Так ведь вы их все равно не достанете, – сказал Сарухапов, – руки у вас коротки.

3

День Турецкий провел как в тумане. Его беспрерывно навещали – сначала Ирина, с которой Турецкий был очень нежен, но не чересчур, иначе она могла бы что-то заподозрить. Слава Богу, она не плакала, хотя Турецкий не мог не понимать, что больше всего она хотела, чтобы он прекратил эту деятельность. Разумеется, можно было уйти в сыскное агентство к Славе Грязнову и заняться выслеживанием неверных жен и мужей, но от одной этой мысли Турецкому становилось тошно.

Потом приехала мама. Она плакала и вслух просила Сашу поменять работу. Турецкий едва не накричал на нее, но вовремя сдержался. Внезапно, заметив, как мать вытирает слезы уголком носового платочка с какими-то дурацкими уточками, Турецкий увидел, что его красавица мать, интересная светская женщина, превратилась в сухонькую старушку. Ему вдруг стало до боли жаль ее, всю жизнь стремившуюся

к какой-то «красивой» жизни в том виде, как она ее понимала, и так и оставшейся на старости лет у разбитого корыта.

Заходили сослуживцы по прокуратуре, в том числе Моисеев, который заговорщицки поднял вверх палец и сказал таинственным голосом:

– Вот, Саша, видите, что с курсом. Я же вам говорил.

– Ну и какие у вас версии? – Турецкий приподнялся на здоровом локте, но тут же рухнул назад на подушку.

– Вот поправитесь, тогда мы с вами обстоятельно и поговорим, – пообещал Моисеев.

Турецкий чувствовал себя значительно слабее, чем накануне, – ночные похождения не прошли даром, и плечо отчаянно ныло. Однако он старался не обращать на это внимания – пустяки, до свадьбы, как говорится, заживет. «Хотя свадьба-то уже состоялась».

И в то же время где-то в глубине сознания продолжалась работа. Та самая, которой он посвятил свою жизнь. Снова и снова он вспоминал все, что было известно об обвальном падении рубля. Такую акцию с масштабе всей страны может организовать только очень сильная структура – это не под силу одному банку, а лишь группе банков, связанной общими интересами. Или банку, который заранее открыл несколько подставных компаний. Собственно, решить, кому это было выгодно, не так сложно. Но нужны неопровержимые доказательства. А ими может быть только давление на банкиров.

Теперь Турецкий уже не сомневался в том, что «отстрел» банкиров, эта кровавая полоса взрывов, заказных убийств, подстроенных несчастных случаев имели своей целью не только расправиться с непокорными, но и напугать остальных, чтобы они плясали под одну дудку – и выступили с таким спросом или предложением на валюту, какой бы привел к резкому колебанию.

Все участники торгов в тот вторник, который уже успели окрестить «черным», были лишь марионетками в чьих-то умелых руках. Но кто же дергал за ниточки?

Татьяна Бурмеева догадывалась, Турецкий был в этом практически уверен. Нужно обязательно ее увидеть.

4

Превозмогая слабость, Турецкий сполз с кровати. Голова кружилась – возможно, еще действовало успокаивающее, которое ему кололи. «Больше у них этот номер не пройдет, – со злобой подумал Турецкий. Он сделал несколько шагов вперед. – Взять себя в руки», – приказал самому себе. Он вышел в коридор с твердым намерением поговорить с Татьяной, и ни медсестра, ни главврач, ни сам министр здравоохранения не смогут ему помешать.

Турецкий твердо помнил, как Татьяна сказала, что лежит этажом ниже, значит, где-то тут совсем рядом. Он быстро нашел лестницу и спустился на этаж. Заглянул в одну палату – там двое мужчин играли в шашки. Следующая палата – опять не то… Турецкий шел по коридору, продолжая заглядывать во все двери.

– Больной, вернитесь в палату, сейчас обход, – строго сказала проходившая сестра. – И вообще, что-то я вас не видела. Вы из хирургии?

– Да, – ответил Турецкий и удивился тому что он несколько смутился.