Ошибка в объекте
Шрифт:
Старик молча погасил свет во дворе, запер дверь, повернув ключ два раза, потом так же неторопливо вынул ключ из двери и опустил его в обвисший карман пальто. Оглянулся на сына, который, прижав ладони к глазам, все еще смотрел на улицу.
— Хватит выставляться-то! — проворчал старик, подвигав в раздумье бровями. — Ты вот что, топай-ка в дом, а то будешь до утра к окнам кидаться. — Он пропустил Сухова в комнату, погасил свет и закрыл за собой дверь. — Как я понимаю… Ты вроде того, что… влип?
— Не знаю… Ничего не знаю! — отмахнулся Сухов.
— И правильно. Самое надежное дело — ничего не знать. Только вот что… А как мне быть? Что на вопросы отвечать?
— На
— На эти вот самые! — зло сказал старик, встретившись с ним взглядом в зеркале. — Которые у тебя на морде написаны!
— А кто спрашивать будет?
— Все будут спрашивать. С работы приходили. Катя приедет, тоже спросит. Соседи уже побывали… Ну?
— Не знаю, батя, не знаю! Не знаю, понял?! Говори что хочешь! Что на ум придет, то и говори! А еще лучше — молчи. Понял?!
Сухов шагнул к кровати и бухнулся лицом в подушку.
— Понял, — проговорил старик. — Все как есть понял. Потолкуем утром. А то, я вижу, ты сейчас маленько не в себе. И то… Слышь, Женька! Из дому — ни шагу. Погулял, и будя. Передышка требуется. Смотри какую манеру взял — по ночам шастать. Давай-давай, укладайся. Со мной не забалуешь! — Старик выключил свет, прошел к дивану и лег, накрывшись черным длинным пальто. — Ишь, баловать вздумал, — ворчал он. — Я те побалую…
Когда Сухов проснулся, большой солнечный квадрат лежал на стене, захватывая часть шкафа, зеркало, отрывной календарь. В комнате было необычно светло, даже как-то празднично. Сухов быстро приподнялся, сбросил ноги на пол и тут увидел отца. Старик сидел на диване в нижнем белье и в пальто. И жалостливо, будто прощаясь, смотрел на сына.
— Ты что же, так всю ночь и сидел? — спросил Сухов.
— А ты как думал? Вдруг бежать надумаешь…
— Поздно бежать, — Сухов встал и начал одеваться. Оказывается, отец ночью раздел его, и надо же, он даже не проснулся. Все утро, пока Сухов умывался, брился, расчесывал длинные спутанные волосы, его не покидало состояние беспомощности, чуть ли не обреченности. Иногда он вдруг останавливался, замирал в самых неожиданных позах и словно бы не знал — что же делать дальше, зачем он намылил щеки и стоит с бритвой в руке? А когда спохватывался, пена успевала подсохнуть, и он намыливался снова. Потом Сухов долго стоял перед зеркалом, глядя себе в глаза, будто хотел о чем-то спросить себя, утвердиться в чем-то…
После завтрака его охватило нетерпение, стремление что-то делать. Он побежал в сарай, налил из канистры бензину в литровую банку, принес ее в дом и вдруг остановился — а зачем ему этот бензин? Вспомнив о своей затее, Сухов быстро переоделся, а брюки, пиджак, рубашку, в которых приехал вчера, сложил ворохом за углом дома, где его никто не мог видеть — ни соседи, ни прохожие. Одежду он завалил сухими картофельными стеблями и выплеснул на нее бензин. Отбросив пустую банку, кинулся искать спички, снова побежал в дом, но там их на месте не оказалось. Выручил отец, который все это время неслышной тенью ходил следом.
— На! — старик протянул коробок.
— Ах да! — Сухов схватил спички и засеменил к куче сваленной одежды. Не доходя нескольких шагов, он чиркнул спичкой о коробок и
— Во дает! — воскликнул он, обернувшись к отцу. И тут же сник, будто вспомнил о чем-то. Подняв с земли палку, Сухов принялся переворачивать полыхающие лохмотья и не ушел, пока от них не осталась серая кучка пепла. Взяв в сарае грабли, он старательно разгреб остатки костра. — Вот так-то, — удовлетворенно приговаривал он время от времени. — Вот так-то, уважаемые! — Его лицо раскраснелось, глаза стали блестящими и сухими.
— Туфли тоже бы в костер… Уж коли до этого дошло, а? — тихо проговорил старик.
Сухов оторопело перевел взгляд на собственные ноги. Как он мог забыть — ведь на нем были те самые туфли, в которых…
— А, черт! — досадливо воскликнул Сухов и бросился в дом. Найдя щетку и крем, принялся чистить туфли; стараясь черной ваксой покрыть носки, каблуки, он вымазал даже подошвы.
— А это уже ни к чему, — проговорил подошедший отец. — Вакса на подошве — тоже след.
— Да? — переспросил Сухов. — Вообще-то верно, — согласился он и обессиленно выронил туфли на пол.
— Всего не сожжешь, кой-чего и носить надо… А то ведь так и дом можно сжечь… Что? — старик обернулся к сыну, хотя тот молчал. — Вот так-то. А теперь иди руки отмывай. Руки-то можно отмыть… Только, я смотрю, не только руки тебе драить надо.
— А что же еще?
— Видно, и нутро у тебя в чистке нуждается. Его-то в костер не бросишь, ваксой не затрешь. Ты, Женька, слушай… От людей ничего не скроешь, на тебя каждый глянет, и первый вопрос будет — что стряслось?
— Ничего не стряслось, — с отчаянным упрямством проговорил Сухов. — Так и запомни: ничего не стряслось.
— Я-то запомню, мне нетрудно… Лишь бы ты не перепутал — чего случилось, а чего нет. С Николаем-то своим украли чего? А? Или зашибли, может, кого невзначай? Следы-то ведь не только на портках остались.
Сухов видел, как отец открыл сарай, долго осматривал весла, черпаки, уключины. Выйдя, старик неторопливо направился к лодкам, покачивающимся на воде у самого берега. Но не успел подойти — длинными, судорожными прыжками его обогнал Сухов. Прыгнув в крайнюю лодку, он неловко качнулся, чуть было не упал, но сумел удержаться и тут же начал суматошно осматривать скамейки, приподнимать из воды размокшие мостки, откинул дверцы носового отсека и вдруг нервно рассмеялся, выловив из лужицы на дне лодки картонки. Это было какое-то удостоверение. Сухов отряхнул его от воды, разорвал и оглянулся в растерянности — куда бы сунуть? Выпрыгнув из лодки, он побежал за сарай к маленькой уборной. Бросив клочки в дыру, Сухов вышел, подобрал несколько обломков кирпичей и снова направился к уборной. Один за другим он с силой швырял кирпичи вниз, стараясь попасть на клочки удостоверения.
— Думаешь, спрятал? — спросил старик. — Так не бывает. Следы остаются… Не те, так эти, не здесь, так там…
— Там?! — переспросил Сухов, невидяще уставившись куда-то в сторону реки. — А что, правильно, — и он бросился к калитке.
— Куда в шлепанцах?! Совсем обалдел?!
Сухов послушно вернулся в дом, надел туфли, которые недавно так старательно чистил, и выскочил на улицу. Старик, опершись о калитку, долго смотрел вслед сыну, пока тот не свернул по тропинке к реке.