Ошибка юной Анны

Норд Вадим

– Жаль. Очень жаль. Я так надеялась на твою помощь. Но ты не бойся, тебя я кислотой обливать не стану. Ты хороший, просто ты – один из них. Мы с тобой находимся по разные стороны баррикады.

– Ирина! – Александр, хоть и старался сдерживаться, но возмущения скрыть не смог. – Какие баррикады?! О чем ты?! И зачем вообще обливать кого-то кислотой?!

Девушки-щебетуньи разом умолкли и испуганно посмотрели на Александра. Из-за барной стойки вышла официантка и направилась к их столу. Александру стало стыдно за свою несдержанность. Он вежливо улыбнулся и отрицательно помахал рукой официантке, давая понять, что все в порядке и что им с Ириной пока ничего не надо.

– Если ты мне не веришь, я не смогу тебя переубедить, – уже спокойным тоном сказал

Ирине Александр. – Но прошу тебя быть благоразумной. Абстрагируйся от эмоций, взгляни на эту ситуацию со стороны, беспристрастно. Во время операции, проведенной с соблюдением всех правил и стандартов, у практически здоровой женщины вдруг возникла аритмия, которая привела к смерти. Эта аритмия могла возникнуть и не во время операции…

– Но она возникла во время операции, – тоном, каким терпеливые родители в сто сороковой раз объясняют неразумному чаду нечто очевидное, сказала Ирина. – И, как ты сказал, Аня была практически здоровой. Что из этого следует? Какие напрашиваются выводы? Напрасно я, наверное, рассчитывала на твою помощь.

– Смотря что понимать под помощью, – нахмурился Александр. – Я могу помочь разобраться в ситуации, если, конечно, мне доверяют. Я могу что-то посоветовать, то, что считаю нужным, а не то, чего от меня заведомо ожидают. И что касается суда. Так я там буду присутствовать как консультант. Стану давать справки по общим вопросам, если потребуется, не более того…

– Эксперты, консультанты… – проворчала Ирина. – Чем больше людей, тем больше туману. Я уже чувствую, чем это все закончится. Затем и в Москву приехала, чтобы узнать, как можно эффективно опротестовать решение суда.

– Разве для этого обязательно надо приезжать в Москву? – удивился Александр. – Наверное, в Интернете достаточно информации.

– В Интернете информация общая, – сверкнула глазами Ирина. – А мне нужна конкретная. На какие рычаги нажимать, к кому именно обратиться и так далее. Вот увидишь – я добьюсь справедливости. Справедливого возмездия!

– Вопрос в том, что ты понимаешь под справедливостью… – грустно сказал Александр. – Ладно, хватит об этом, вон нам курицу несут.

С учетом грандиозности местных порций они заказали на двоих одно блюдо – курицу с арахисом и ростками бамбука. Курицу ели молча, потому что разговаривать было не о чем. Ирина никаких тем не предлагала, а Александру заводить разговор о чем-то постороннем самому казалось неуместным. Трагедия у человека, сестра умерла, прямо от этой темы переходить к особенностям китайской гастрономии или недавним кинопремьерам как-то неуместно. Лишь под конец, когда официантка уже принесла счет, Александр спросил:

– Понравилось тебе здесь?

– Очень мило, – ответила Ирина и полезла в сумку. – Только разреши мне заплатить за себя самой.

На улице она не стала садиться в машину. Кивнула в сторону станции метро и сказала:

– Я быстрей на метро доеду, чем так. Три остановки тут, кажется? Или четыре?

– Три, – ответил Александр и добавил: – Но мне не составит труда тебя довезти.

Ирина отрицательно покачала головой.

– Спасибо за приятный вечер, – сказала она. – До следующих встреч в Нижнем. Двенадцатого марта.

«До следующих встреч» прозвучало многообещающе и с плохо скрытой угрозой. Александр подумал, что надо бы поговорить с адвокатом по поводу Ирины, но сразу же отказался от этой мысли. К психиатру ее не отправишь, не пойдет она, из зала суда, пока она не выкинет что-нибудь, ее тоже не удалят. Может, стоит судебных приставов предупредить, чтобы уделяли ей больше внимания?

Ирина шла к метро размеренной, уверенной походкой. Шаг чеканила так, что было слышно и на другой стороне проспекта. Она не обернулась и не посмотрела на Александра, провожавшего ее взглядом, то ли не почувствовала, что он смотрит ей вслед, то ли решила, что оборачиваться ей незачем.

Александр медлил садиться в машину не просто так, а из участия. Вдруг Ирина передумает и решит вернуться, попросит отвезти ее в гостиницу? Вдруг она захочет продолжить

разговор и Александру наконец-то удастся найти нужные слова, которые смогут ее переубедить? Вдобавок, в том, как красивая женщина идет грациозной походкой по вечернему городу, есть своеобразная красота, элемент урбанистической эстетики.

14. Ревность и любопытство

День был промозглым, серым, паршивым. Паршивым прежде всего не из-за погоды, а из-за конфликта в клинике. Конфликт – это всегда плохо, конфликт в коллективе плох вдвойне, потому что он рождает напряженность, которая сказывается на работе и легко улавливается клиентами. Конфликт между одним из старейших сотрудников и сотрудником, недавно принятым на работу, плох втройне, поскольку свидетельствует о нездоровых тенденциях – пусть и отдаленно, но похожих на армейскую «дедовщину». А конфликт между хирургом и анестезиологом вообще не лезет ни в какие ворота. Однако, несмотря на это, хирурги довольно часто конфликтуют с анестезиологом, глобальный интерес у них один – благо пациента, а вот мелкие интересы порой расходятся.

Анестезиологу Гаспаряну, хорошему врачу и неплохому, в сущности, человеку, почему-то не понравился не так давно (года еще не прошло) принятый на работу хирург Ярославцев, тоже хороший врач, и тоже вроде как неплохой человек. Гаспарян пару раз в присутствии Александра и других коллег позволил себе отпускать довольно едкие шуточки в адрес Ярославцева, тот не менее едко ему отвечал – такая вот пикировка. Сегодня Александр понял, что свалял дурака – надо было не смеяться вместе со всеми, а поговорить по отдельности с обоими острословами, выяснить, с чего это они невзлюбили друг друга, сгладить острые углы, в конце концов, попросить изменить поведение. Доктор Берг, хоть отчасти и немец, но тоже задним умом крепок – пока гром не грянет, ничего предпринимать не спешит.

Гром грянул сегодня, когда Гаспарян отменил операцию из-за повышенного артериального давления у сорокалетней пациентки. Та расстроилась и начала убеждать Гаспаряна, что сто семьдесят на сто пять для нее «почти рабочие цифры». Гаспарян напомнил ей, что до того она называла совсем другие цифры – сто тридцать на восемьдесят. Пациентка оскорбилась («что это вы меня на слове ловите?»), явилась в кабинет к Ярославцеву и потребовала, чтобы ее оперировали сегодня, в назначенное время. К тому моменту давление явно поднялось еще выше, да вдобавок женщину трясло в буквальном смысле этого слова, поэтому ни о какой маммопластике сегодня речи быть не могло. Ярославцев сделал все грамотно – уложил пациентку на кушетку, назначил пару укольчиков, потом сел рядом, взял за руку и долго и проникновенно объяснял, почему сегодня не стоит делать операцию. В качестве последнего и решающего довода сказал, что и сам уже настолько переволновался, что браться за скальпель сегодня не рискнет. Против такого довода возразить пациентке было нечего, да и вообще женщина успокоилась, одумалась и согласилась перенести операцию на понедельник. Но выдвинула условие – чтобы ей дали другого анестезиолога, потому что Гаспарян якобы «вредный» и «противный». Вместо того чтобы сразу сделать укольчик и начать готовить пациентку к операции, категорически заявил, что операция сегодня невозможна, и тем бедную женщину окончательно расстроил.

И тут, буквально на пустом месте, ни за что ни про что, ни о чем и ни почему, возник инцидент, по катастрофичности последствий (в масштабах одной отдельно взятой клиники, разумеется) близкий к сараевскому убийству, из-за которого (формально, но тем не менее) разразилась Первая мировая война.

Ярославцеву надо было принять пожелание пациентки к сведению, пообещать ей нового анестезиолога (в таких случаях всегда шли навстречу) и сообщить об этом руководству клиники. Таков стандарт, установленное правило. Но он отпустил какую-то колкость в адрес Гаспаряна, а пациентка, перед тем как уехать домой, не поленилась разыскать Гаспаряна и при всем честном народе (кадровике Ларисе и двух медсестрах) заявить ему: