Ошибки наших звезд[любительский перевод]
Шрифт:
Затем была моя очередь, я сказала: “Меня зовут Хейзел. Мне шестнадцать. Щитовидка с метастазами в легких [4] . Я в норме”.
Встреча продолжилась: сражения пересказывались, успешные битвы против безнадежно проигранных войн; надежда хранилась; семьи прославлялись и проклинались; было решено, что друзьям просто не понять; слезы проливались; утешение обеспечивалось. Ни я, ни Август Уотерс не проронили ни слова, пока Патрик не сказал:
— Август, может, ты хотел бы поделиться своими страхами с группой.
4
Метастаза —
— Моими страхами?
— Да.
— Я боюсь забвения, — сказал он после минутной паузы. — Я боюсь его как пресловутый слепой, который боится темноты.
— Слишком рано, — сказал Айзек, вымучивая улыбку.
— Это было бесчувственно? — спросил Август. — Я могу быть слеп к чувствам других людей.
Айзек смеялся, но Патрик поднял обвиняющий перст и сказал:
— Август, пожалуйста. Давай вернемся к тебе и твоим проблемам. Ты сказал, что боишься забвения?
— Именно, — ответил Август.
Патрик казался растерянным.
— Не хотел бы…эээ, не хотел бы кто-нибудь это прокомментировать?
Я не была в нормальной школе три года. Мои родители были двумя моими лучшими друзьями. Моим третьим лучшим другом был писатель, который никогда не знал о моем существовании. Я была достаточно скромным человеком — совсем не из тех, кто подскакивает с места.
И все же, только в этот раз, я решила высказаться. Я начала поднимать руку, и Патрик, с очевидным облегчением, сразу сказал: «Хейзел!» Я уверена, он предположил, что я хочу открыться. Стать Частью Группы.
Я посмотрела на Августа Уотерса, который ответил мне взглядом. Его глаза были настолько голубыми, что сквозь них практически можно было видеть.
— Придет время, — сказала я, — когда все мы будем мертвы. Все. Придет время, когда не будет ни одного человека, чтобы вспомнить, что кто-то когда-то существовал или что наш вид что-либо совершил. Не будет никого, кто мог бы вспомнить Аристотеля или Клеопатру, не говоря уже о тебе. Все, что мы сделали, и построили, и написали, и придумали, и открыли, будет забыто, и все это, — я обвела руками комнату, — будет напрасно. Может быть, это время придет скоро, а может, оно наступит через миллионы лет, но даже если мы переживем взрыв солнца, мы не будем жить вечно. Было время до того, как организмы обрели сознание, и будет время после. И если неизбежность человеческого забвения беспокоит тебя, я предлагаю забыть об этом. Бог свидетель, это то, что все делают.
Я узнала это от моего вышеупомянутого третьего лучшего друга, Питера Ван Хаутена, асоциального автора книги под названием Высшее страдание, которая была мне ближе Библии. Питер Ван Хаутен был единственным человеком, с которым я когда-либо сталкивалась, который а) понимал, что значит умирать, и б) не умер.
За моими словами последовал довольно долгий период тишины, в то время как я смотрела на улыбку, которая расползалась по лицу Августа — не кривая ухмылка парня, старающегося быть сексуальным, пока он таращился на меня, а его настоящая улыбка, слишком большая для его лица. «Черт возьми, — тихо сказал Август, — ты просто нечто».
Никто из нас двоих не сказал ничего в оставшееся время. В конце Группы поддержки все взялись за руки, и Патрик вел нас в молитве. «Господь Иисус Христос, мы, сражающиеся
Это был длинный список. В мире много мертвых. И пока Патрик бубнил, зачитывая список по листку бумаги, потому что он был слишком длинным, чтобы запомнить его наизусть, я держала глаза закрытыми, стараясь думать о молитве, но по большей части представляя тот день, когда мое имя попадет в список, в самый его конец, когда все уже перестают слушать.
Когда Патрик замолчал, мы вместе произнесли эту тупую мантру: ПРОЖИВЕМ НАШУ ЛУЧШУЮ ЖИЗНЬ СЕГОДНЯ, и встреча закончилась. Август Уотерс оттолкнулся от стула и подошел ко мне. Его походка была кривой, как его улыбка. Он навис надо мной, но не слишком близко, чтобы я не вытягивала шею для того, чтобы смотреть ему в глаза.
— Так как тебя зовут? — спросил он.
— Хейзел.
— Нет, твое полное имя.
— Эм, Хейзел Грейс [5] Ланкастер.
Он собирался сказать что-то еще, когда подошел Айзек.
— Погоди, — сказал Август, поднимая палец, и повернулся к Айзеку, — это было даже хуже, чем ты рассказывал.
— Я говорил тебе, что это совершенно безрадостно.
— Зачем тогда ты продолжаешь ходить?
— Не знаю. Это типа помогает…
Август наклонился к Айзеку, так что он думал, что я не услышу: «Она постоянная?». Я не услышала ответ Айзека, но Август проронил: «Я бы сказал». Он обнял Айзека за оба плеча и затем отошел от него на полшага. «Расскажи Хейзел о клинике».
5
Грейс (Grace) — англ. благодать, милосердие
Айзек оперся о столик с печеньем и сфокусировал свой гигантский глаз на мне.
— Ладно, в общем, я был в больнице этим утром и сказал своему хирургу, что лучше уж я буду глухим, чем слепым. А он сказал, что это не сработает, а я такой, ну, я понимаю, что это не сработает, я просто говорю, что лучше бы я был глухим, чем слепым, если бы у меня был выбор, но я понимаю, что у меня его нет, а он говорит, что хорошие новости заключаются в том, что я не буду глухим, и тогда я сказал: «Спасибо вам за объяснение, что рак глаз не сделает меня глухим. Мне так повезло, что меня соблаговолит оперировать такой интеллектуальный гигант, как вы».
— Этот парень просто крут, — сказала я. — Я попытаюсь заработать рак глаз, просто чтобы познакомиться с ним.
— Удачи с этим. Ладно, мне пора. Моника ждет меня. Мне следует видеть ее почаще, пока я еще могу.
— Карательная миссия завтра? — спросил Август.
— Обязательно. — Айзек развернулся и побежал по ступенькам, перескакивая через них.
Август Уотерс повернулся ко мне.
— Буквально, — сказал он.
— Буквально? — спросила я.
— Мы буквально в сердце Иисуса, — ответил он. — Я думал, что мы в подвале церкви, но мы буквально в сердце Иисуса.