Оскар Уайльд и смерть при свечах
Шрифт:
Оскар прищурился.
— Вы беседовали с Беллотти?
— О да, — кивнул Фрейзер. — Я с ним беседовал. Он очень охотно и подробно отвечал на мои вопросы, и я много от него узнал.
— И он готов дать показания? — спросил Оскар, все еще обращаясь к Фрейзеру через зеркало.
— Он готов, однако вам нечего опасаться. Мы гарантируем конфиденциальность всем участникам его необычного клуба, не имеющим отношения к убийству Билли Вуда. Беллотти надеется вернуться в дело, как только закончится суд. Я обещал ему, что столичная полиция оставит самого Беллотти и его клиентов в покое, если они не будут давать поводов для публичных
— Значит, Жерар Беллотти будет вашим ключевым свидетелем?
— Да, Беллотти совсем не так слеп, как делает вид. Вы ведь тоже с ним говорили?
— Да, — ответил Оскар.
— А он, случайно, не назвал настоящее имя Дрейтона Сент-Леонарда?
— Нет, — ответил Оскар.
— Я так и думал, — сказал Фрейзер. — Дрейтон Сент-Леонард, если верить Беллотти, nom de guerreЭдварда О’Доннела.
Наступило молчание.
— Ну, — наконец сказал Оскар, медленно отворачиваясь от зеркала и обращаясь непосредственно к нам. — Наверное, это все.
Он улыбнулся. Одна маска сменила другую. Я не мог понять, как он отнесся к словам Фрейзера, но настроение у него заметно улучшилось.
— Париж весной, вы говорите? — Он потер ладони. — Почему бы и нет? Спасибо за приглашение, Эйдан. Если Роберт свободен в следующие несколько дней, я тоже постараюсь перенести свои дела на другое время. — И вновь настроение у него стремительно изменилось, его охватило возбуждение. — Вы намерены похитить нас на ночном поезде, Эйдан? Или у нас есть еще время для новой бутылки мозельского?
Мы не уехали на ночном поезде. Мы остались на Лоуэр-стрит, семьдесят пять, и выпили две бутылки превосходного мозельского, после чего отправились в «Кеттнер» для легкого ужина — бараньи отбивные, жареный картофель и шпинат.
— En branches, я не a la cr`eme [96] , — проинструктировал Оскар официанта. — Я на жестокой диете, потому что собираюсь в весенний Париж!
Приближалась полночь, когда мы закончили ужин. Из ресторана я пошел домой пешком. Оскар взял кэб.
96
На салатных листьях, а не в сливках (фр.).
— Не беспокойтесь, Роберт, — сказал он, усаживаясь в экипаж, — сегодня я не собираюсь никуда заезжать. Я намерен вернуться домой и рассказать моей неизменно терпеливой жене, почему я уезжаю на неделю в Париж без нее, а потом я отправлюсь в постель. A demain, mon cher. [97] Наш поезд отходит в восемь сорок пять. Не опаздывайте.
Я пришел вовремя. Оскар тоже. Мисс Сазерленд появилась на вокзале Виктория в восемь тридцать утра. Она выглядела, во всяком случае в моих глазах, как принцесса из сказки: нечто среднее между Золушкой Перро и Снежной Королевой Ганса Андерсена. Она была в очень длинном черном пальто из бархата, с рукавами и воротником из белого горностая. Руки прятались в серебристо-серой муфте, а великолепные рыжие волосы — под меховой шляпкой такого же цвета. Высокая и стройная, она гордо несла свою прелестную головку, но в ее светло-зеленых глазах плескалось веселье. Мы ждали на условленном месте под
97
A demain, mon cher (фр.) — До завтра, мой дорогой.
— И где, интересно, Эйдан? — спросила она. — Он все это задумал, а сам еще не явился!
— Мне показалось, я его видел, когда приехал сюда, — ответил Оскар, — но, видимо, я ошибся.
Мы принялись оглядываться по сторонам, мимо нас проходили толпы людей, со стороны платформ катился сплошной поток пассажиров, то и дело звучали пронзительные свистки. Оскар посмотрел на часы у нас над головами.
— Нам пора садиться в поезд, — сказал он. — В противном случае мы опоздаем. У вас есть билет?
— У меня есть, — сказала Вероника, небрежным жестом доставая из муфты билет. — А у вас?
— И у нас, — ответил Оскар. — Эйдан любезно вручил нам билеты вчера вечером. Мы путешествуем под именами мистер и миссис Артур Конан Дойл…
Вероника рассмеялась.
— Ну, вам будет что предъявить на таможне! — сказала она.
Когда мы последовали на платформу за ней и вереницей носильщиков, я подумал о том, как сильно я влюблен в Веронику. С моими прежними, быстро проходившими увлечениями все было иначе. Эта женщина меня совершенно заворожила. Когда мы нашли наше купе (Оскар дал на чай носильщикам, очаровал и отослал их), мисс Сазерленд устроилась у окна, положив муфту и шляпку рядом с собой на сиденье.
— Вы должны сесть напротив меня, Роберт, чтобы я смотрела в ваши глаза и узнала все тайны вашей души, — заявила она.
— Вы верите в существование души? — спросил Оскар, снимая шляпу, пальто и перчатки и аккуратно укладывая их на стойку над нашими головами. — А я считал, что вы, хирурги, склонны лишь к телесному восприятию мира.
— У нас есть сердце и разум, Оскар. Кто сказал, что у нас нет души? Если бы мне позволили стать хирургом, кто знает, быть может, мне удалось бы обнаружить, где она находится!
— Несомненно, — рассеянно заметил Оскар.
Он стоял возле окна и смотрел на платформу, надеясь увидеть Фрейзера.
— Не смейтесь надо мной, Оскар, — продолжала Вероника. — Наш общий друг Джон Миллес убежден, что душа не только осязаема, но и расположена где-то в мышцах и оболочках глаза. Когда он рисует портрет, то считает свою задачу решенной только после того, как ему удается запечатлеть «душу внутри глаза».
Раздался пронзительный свисток, все вокруг заволокло паром, послышался скрежет и стук колес, и поезд тронулся с места.
— Похоже, Эйдан не придет! — вскричала Вероника.
— А вот и он! — воскликнул Оскар, резко открывая дверь купе.
На платформе с широко раскрытыми глазами, бледный и вспотевший, возник Эйдан Фрейзер, который мчался так, словно от этого зависела его жизнь. В руках он держал чемодан. Фрейзер забросил его в купе, а когда поезд уже начал набирать скорость, отчаянным рывком запрыгнул внутрь и повалился на пол. Он лежал с закрытыми глазами и широко раскрытым ртом у ног своей невесты.