Осколки континента
Шрифт:
На острове Ассампшен корабль погрузил две тысячи тонн гуано, предназначенного для плантаций сахарного тростника на Маврикии, после чего он зашел в Викторию, чтобы забрать на борт пассажиров. Помимо меня ими оказались «хозяин гуано», арендатор Ассампшена, Альдабры и других островов Гарри Сэви, а также семья плантатора де Равель де л’Аржантьера, безусловно чисто французских кровей, направлявшаяся домой после визита к родственникам. Вместе с нами на борт поднялись два индийца, с которыми я не имел возможности познакомиться, так как на протяжении всего плавания бедняги страдали морской болезнью
Путешествие вместе с грузом гуано было не таким чудовищным, как предполагали многие из моих знакомых, когда я рассказал им о предстоящем плавании. Никакого запаха я не чувствовал. «Маврикий» оказался чистым и аккуратным судном. Но поскольку число моих попутчиков было ограничено, а к Сэви я испытывал открытую неприязнь, плавание показалось мне скучным, несмотря на то что в море я обычно чувствую себя хорошо. Прогулочной палубы на «Маврикии» не было; за все пять суток скитания по океану нам не встретилось ни одного корабля, и единственной землей, которая едва обозначилась на горизонте, были низкие, поросшие кокосовыми пальмами, острова Агалега.
Капитан, Сэви и чета де Равель де д’Аржантьер убивали время игрой в домино, которая настолько их захватила, что они продолжали стучать костяшками еще час после удара гонга, звавшего к трапезам, самым светлым, на мой взгляд, минутам нашего плавания. Иногда и я принимал участие в их играх, но чаще всего они играли без меня. По вечерам я в полном одиночестве сидел в салоне. Как-то раз, будучи явно не в духе, я записал в свою записную книжку: «Бар открыт лишь до еды, когда в нем на французский манер принимают аперитивы… После еды, вечером, когда все нормальные люди желают выпить, бар принципиально закрыт. Черт возьми».
Первое впечатление от Порт-Луи не подняло моего настроения. Мы бросили якорь в центре гавани, где стояло множество японских и тайваньских рыболовецких судов, и надо было как-то еще добираться до берега. После этого в моей книжке появилась такая заметка: «Только мы прибыли, за меня тут же взялись носильщики, лодочники и таксисты… Носильщики ворчали, что я дал им только пятерку. Лодочник затребовал с меня пятерку за короткий бросок к причалу, и таксисту захотелось пятерки [30] . Ну в точности, как меня об этом предупреждали. То ли дело на Сейшелах…»
30
Проезд на такси в черте города по тем временам стоил одну рупию (примеч. авт.).
Мое ощущение отчужденности усилилось еще и потому, что день приезда на Маврикий был как раз днем моего рождения. Не помогло мне и зрелище таких «европейских» птичек, как домовые воробьи, которые прыгали по улицам и площадям. Я подумал, что им здесь не место. Но, к счастью, первое впечатление чаще всего длится не долго. Отель, где я остановился, был старым, уютным, обслуживающий
По грязным улочкам я добрался до Центрального крытого рынка. Я прошел по всем его отделам, где всевозможные товары — от скоропортящихся продуктов питания до пряностей, ладана и цветных иллюстраций с изображениями индуистских божеств — продавались в таких ужасных санитарных условиях, которые наверняка свели бы с ума членов комиссии по санитарному надзору в Швеции (зловонные мясные ряды с москитными сетками на дверях и множеством разбитых окон). Закончив осмотр, я заглянул в близлежащий простенький бар, где решил снять первую пробу с маврикийского рома.
Это было довольно беспокойное местечко. Мальчишки то и дело проскальзывали в бар и пытались попрошайничать, пока служащие не выставляли их за дверь. К моему столику подошла какая-то пьяная личность, села рядом и стала что-то говорить по-креоло-французски. Я так и не успел разобрать что именно: двое людей, сидевших за стойкой, схватили пьяного, потащили его к выходу и вернулись обратно. В одном из них я без труда определил индийца. Его звали Соопайя. Его спутник по имени Бэлмик, тоже индиец, был в берете и выглядел почти как француз-южанин. Ни один из них не говорил по-английски, а Бэлмик превосходно изъяснялся на французском.
Оба оказались владельцами небольших лавочек на рынке. Они только что закрылись на дневной перерыв. Бэлмик угостил меня ромом и пригласил как-нибудь заглянуть к нему в лавку. Он предложил свести меня со своими друзьями, один из которых имел машину и мог показать остров. Так и случилось через несколько дней, когда мы отправились на экскурсию по северной части острова. Впоследствии мне еще не раз приходилось убеждаться в справедливости бытующего на островах Индийского океана мнения, что жители Маврикия очень гостеприимны.
Таким образом, лавка Бэлмика стала одним из моих личных опорных пунктов в Порт-Луи. Другим таким пунктом стал бар «Чан Кин». Его владелец, китаец, пригласил меня однажды к себе домой и всегда отказывался брать с меня деньги, когда я заглядывал в его заведение на улице Фаркуар промочить горло. Он также не говорил по-английски, но хорошо владел французским. Вообще говоря, без элементарных знаний французского на «британском» Маврикии приходится трудновато, по крайней мере тем, кто хочет познакомиться с представителями возможно большего числа социальных и этнических групп на острове, где насчитывается более 800 тысяч жителей.
Впрочем, здесь, конечно, можно встретить и людей, которые не понимают ни английский, ни французский, а говорят лишь на хинди, урду или каких-нибудь других индийских языках, либо на одном из китайских диалектов, чаще всего — кантонском. Многое изменилось с тех пор, как Маврикий был французской колонией и Бернарден де Сен-Пьер написал свою трагиромантическую, переведенную во всех культурных странах и долгое время чрезвычайно популярную в Европе повесть «Поль и Виргиния» — сагу в стиле Руссо о двух влюбленных молодых людях, живущих среди тропической природы Маврикия в окружении благородных рабов и рабынь с Мозамбика и Мадагаскара.