Осколки ледяной души
Шрифт:
— Идемте, Александр, я покажу вам наш дом, — проговорила маман, вдоволь натешившись его унижением. — Идемте…
И они пошли.
Мать провела его по всем шести комнатам, включая все малюсенькие кладовки и крохотную комнатку под лестницей. Подробно остановилась на каждом предмете мебели, живописуя его баснословную стоимость, проблемы транспортировки и нерасторопность продавцов при продаже. При этом она театрально всплескивала руками, закатывала под редкие брови водянистые глаза и все время спрашивала:
— Вы представляете, Санечка?!
Конечно
Она была и оставалась тем, кем была: властной, непримиримой, безжалостной и капризной, когда дело касалось ее прихотей.
Потом был семейный фотоальбом в дорогом кожаном переплете.
— А это мы с Танюшей в Италии… Это Англия. Вы там не бывали, Саша? Ах, да, о чем это я! — следовал коротенький смешок, и снова:
— Это первая Танечкина норковая шубка. Ну не прелесть ли! Она тогда только начала ходить. Вам нравится, Саша?! Вам не может не нравиться…
Он занервничал где-то через час. Принялся крутить шеей, теребя неумелый узел галстука, и все время то расстегивал, то застегивал верхнюю пуговицу белоснежной дешевой сорочки. Мать все это видела, но не унималась.
— Идемте, Саша, я покажу вам Танины украшения…
Смотреть Танины украшения Санечка отказался наотрез, но вот от чая не отказался. А зря! Лучше бы наоборот. За чаем мать его добила окончательно.
— Что это вы, Сашенька, всего одну ложечку сахара кладете на такую громадную кружку?! — Сама же притащила из кухни эту кружку, мотивируя это его мужской ненасытностью, и сама же… — Вы не стесняйтесь, не стоит.
— Я и не стесняюсь. — У Санечки покраснели сначала уши, затем щеки и едва заметно задергалась верхняя губа. — Так привык.
Он-то, дурачок, думал, что лаконичность ответа она сочтет за достоинство, но ошибался. Пожилая женщина тут же расхохоталась квакающим ненатуральным смехом, потом закашлялась и, обмахиваясь ухоженными ладошками, запричитала:
— Что же вы, Сашенька, не намереваетесь расставаться со своими привычками?! Полноте, милый вы мой! Уж в чем в чем, а в сахаре мы вам отказать не можем. Какой бы трудной ни была ваша прежняя жизнь, уверяю вас, недостатка в сахаре у вас теперь не будет. Уж я этого не допущу…
Татьяна готова была ее задушить. Погрузить пальцы в рыхлую бледную кожу хлипкой шеи маменьки и давить, давить, давить… Никогда прежде и никогда потом она не испытывала подобной ненависти. Но в тот день!..
— Уж поверьте мне, Саша! — продолжала захлебываться смехом мать, откинувшись на высокую спинку стула. — Не допущу, поверьте!
Он всему поверил. И тому, что эта ужасная женщина по-настоящему ужасна. И тому, что она не даст им с Татьяной возможности жить долго и счастливо
— Зря мы с тобой, малыш, все это затеяли, — пробормотал он подавленно и, стащив через голову галстук, расстегнул на сорочке сразу три пуговицы. — Ничего не получится… Зря!
— Ничего не зря, — прошептала тогда Татьяна и заплакала беспомощными злыми слезами. — Как ты можешь мне говорить о таком! Как ты быстро сломался, Санечка!
— Сломался не я, Танюша. Она просто… Она просто сломает все в нас, понимаешь!
Тогда она этого не понимала, Санечка в этом отношении оказался намного дальновиднее. Она вот не смогла, а просто, рыдая, проговорила:
— Не нужно было затевать этого знакомства. Совсем не нужно. Нужно было взять свой халат и тапочки и переехать к тебе…
Так она и поступила. Ничего не взяла из дома матери, кроме нижнего белья, любимого длинного халата и милых сердцу мохнатых теплых тапочек.
И стали бы они жить-поживать да добра наживать, как бы не мать да не злополучный сахар.
Сказки со счастливым концом не получилось. Их счастье было изначально обречено. Так ей Санечка и заявил, в очередной раз рассыпав сахар по полу на их небольшой кухне. Татьяна тогда только успела выйти из душа и, опаздывая на работу, металась по квартире в поисках массажной расчески.
Она вбежала на кухню, подскочила к подоконнику, намереваясь найти расческу, может быть, под шторкой, и тут этот омерзительный скрип.
— Опять!!! — взвизгнула она; не хотела, конечно, верещать, да так получилось. — Ты опять это сделал?!
— Что? — Санечка, не поднимая головы, неторопливо помешивал чай в высоком тонкостенном стакане.
Он постоянно пил чай из таких стаканов. Тонкое стекло, не выдерживая кипятка, зачастую лопалось, но мужу было на это наплевать. Он со странным постоянством снова и снова доставал с полок очередной стакан, точную копию предыдущего, и пил из него чай.
— Ты опять рассыпал сахар, Саша! — взвыла Танечка, сраженная его меланхоличной неторопливостью даже больше, чем самим фактом того, что под ногами опять скрипит сахар. — Неужели так тяжело: взять эту чертову банку и, придерживая ее за самый край двумя руками, осторожненько всыпать сахар в сахарницу?! Это так сложно?!
— Нет. — Он как-то неуверенно пожал плечами. — Нет.., наверное. Но у меня почему-то не получается. Это такая проблема, Танюша, из-за которой стоит так кричать?
— Это не проблема, если подразумевать просыпанный тобой сахар, но это проблема, если подразумевать твое ко мне отношение! — Она со злостью сдула прядь волос, упавшую ей на лицо, и с силой дернула на себя шторку кухонного окна; массажки там не было. — Ты знаешь, как меня это раздражает, и тем не менее каждое утро делаешь это! Раз за разом!!! Утро за утром!!! Год за годом! Как мне это расценивать, Саша?!