Осколки любимого сердца
Шрифт:
— Я не хочу вас видеть каждый день. Я вообще не хочу вас видеть.
— Ты слишком торопишься. А вдруг мы начнем находить удовольствие в том, чтобы мелькать друг у друга перед глазами? Я же не сделала тебе ничего плохого!
— Ну и что? А если вы мне просто не нравитесь? Откуда вы взялись? Кто вы вообще такая? Почему папа привел вас в дом и ни с кем не посоветовался? Я бы, может… я думала… Он же хотел…
— Что? — быстро спросила я.
И она так же быстро ответила:
— Папа же хотел жениться совсем не на вас!
Это, мягко говоря, неожиданное
— Анечка! Что ты говоришь! Разве Аркадий Эмильевич когда-нибудь говорил тебе, что скоро у вас с Ирочкой будет… новая мама? — вплеснула руками Фаина.
— Он не говорил. Но я точно знаю! И так оно и было бы, если бы не появилась вот эта, — девочка кивнула подбородком в мою сторону.
Я уже приняла решение, и оно заключалось в том, что с этого момента я должна вернуться к своей роли — самый простой способ докопаться до истины. Стерва с акульими глазами, на время притаившаяся на дне моего нутра, мгновенно была выпущена на свободу.
— Кто она? — спросила я, поднимаясь и раздувая ноздри. — Кто?! — крикнула я еще раз и топнула по ковру с такой силой, что у только сегодня купленной туфли подломился и зашатался каблук.
— Не скажу, — с твердостью партизанки на допросе ответила Аня. — Вы ее все равно не знаете! Ее никто не знает!
— Никто не знает — значит, никто и не заметит, как я сделаю из нее… сделаю… азу по-татарски с солеными огурцами! — взревела я, выскочила из комнаты и понеслась по коридору со скоростью, какую только позволял набрать подломившийся каблук.
Волосы падали мне на глаза, по колготкам ползла подлая «стрелка», новое малиновое платье было сплошь в пыли и мелких соринках, налипших к нему за то время, пока я валялась на полу, прикрывая телом Фаину, — словом, видок у меня был тот еще, когда я ворвалась в кабинет Ильинского.
Интересно, что месторасположение этого кабинета я вычисляла, полагаясь на собственную интуицию, ведь Фаина на этот раз топала и охала на несколько шагов сзади. Но, с другой стороны, ошибиться было почти невозможно: в комнате шесть комнат, сказала мне домоправительница, четыре из них я уже видела, значит, две остальные — спальня и кабинет самого адвоката.
Ковыляя, я завернула за угол и действительно увидела массивную дверь, и на этот раз не открыла, и даже не рванула, а обеими руками подтянула повыше подол и со всей силы пнула в нее ногой, обутой в ту самую туфлю со сломанным каблуком. Дверь хотя и дрогнула, но устояла, а каблук окончательно отвалился. Я ругнулась, скинула туфли, зажала их в руках и принялась колотить в дверь руками и ногами.
Через мгновение она распахнулась. На пороге стоял бледный Ильинский с телефонной трубкой в руке.
— Что еще случилось? — прошептал он побледневшими губами. — Опять… опять убийство?!
— Да!!! — рявкнула я. — И труп будет твой! А убийцей буду я!
И, не давая ему опомниться, я очень умело зашлась в истерике (репетировано
— Бабник!!! — рыдала я, заливаясь слезами. — Ухажер фиговый! Надувала! Наглец!
— Женя… Женя… Женя… — растерянно повторял Ильинский, совершенно по-детски закрываясь от меня руками. — Женя, погодите, что происходит, я не понимаю?
Отбросив туфли, я рывком схватила его за галстук, намотала на запястье и затянула. Адвокат захрипел, забился в моих объятиях, и лицо его начало наливаться нежно-синим цветом молодого баклажана.
— На какой такой бабе ты собирался жениться до того, как привел меня сюда, а? — визжала я, как свинья на бойне, и мотала Ильинского из стороны в сторону. — По какому праву врал, что я у тебя одна-единственная, а? Да я тебя сейчас за это… Да я тебя!!! Да я тебе сейчас все нужные места поотрываю, так что потом и захочешь жениться — а не сможешь! Чтобы ты невинных девушек не обманывал!
Аркадий внезапно обмяк у меня в руках и стал валиться набок. У меня екнуло сердце: неужели перестаралась? Моментально отмершая Фаина подскочила ко мне и помогла усадить Ильинского в массивное дубовое кресло. Мы ослабили ему галстук, расстегнули ворот рубашки, и клиент задышал.
— Воды… — слабо попросил Ильинский.
Фаина бросилась к стоящему на столе графину, обнаружила, что он пуст, и рысью кинулась куда-то в глубь квартиры. Я тряхнула клиента, злясь на него за то, что он так медленно приходит в чувство: времени до возвращения домоправительницы было совсем мало.
— Аркадий!
— А-а-а-а…
— Очнись!
— Э-э-э…
— Послушай, у нас мало времени! Почему твоя дочь утверждает, что недавно ты хотел жениться на ком-то другом? Кто эта другая? Отвечай, это может быть очень важно, ну?
Ильинский наконец-то открыл глаза и закашлялся. На его щеки медленно возвращался румянец.
— Ну и методы у тебя, Женя… — просипел он, как только вернул себе дар речи. — Представляю, что ты вытворяешь, если в твои руки попадается не клиент, а так, случайный свидетель…
— Да. Я откусываю ему голову и съедаю сердце, смачно облизывая при этом окровавленные пальцы. Слушай, я задала тебе вопрос! Отвечай — это может оказаться очень важным!
— Я понял, понял… То есть я ничего не понял. Женщина, на которой я собирался жениться? Когда? На ком?
— Это я тебя сейчас спрашиваю — на ком и когда!
— Да не было такой женщины!
— Это точно? А за кого тогда твоя Аня так хлопочет?
— Понятия не имею… Хотя стой! Давно, еще в тот год, когда умерла Маша… Маша — это моя первая жена… К нам часто стала захаживать ее подруга. Одинокая баба, без детей и без мужа. Сначала вроде как проведать: девочек покормить, утешить, со мною поговорить, пару раз по руке меня поглаживала, как бы с таким, знаешь, сестринским участием… Намекала, что очень любит детей, что молодому вдовцу нужна поддержка и так далее. Но я терпеть не мог эту Машину подругу, просто на дух не выносил еще при жизни жены. Ну и, наверное, каким-то образом дал ей в конце концов это понять. Во всяком случае, она перестала захаживать, исчезла из нашей жизни, и я ее больше никогда… кгмх! Никогда не видел.