Осколки судеб
Шрифт:
– Вам тогда пришлось задержаться из-за метели, и мы несколько минут разговаривали с вами у меня в палате.
– Вообще-то, я не из болтливых, – произнес Штерн с явной тревогой в голосе, словно для него было необычайно важно, чтобы Пол это понимал. – Похоже, вам на роду написано встречаться со мной в те редкие минуты, когда я говорю слишком много.
Да, подумал Пол, такие минуты, скорее всего, были действительно очень редкими. В этом не могло быть никаких сомнений. Перед ним сидел гордый и замкнутый человек, которого лишь
Он ободряюще улыбнулся Тео.
– Я ничего не имею против того, чтобы вас выслушать.
Ему показалось, что то же самое он сказал Штерну и в прошлый раз, но полной уверенности в этом у него не было.
– Итак, как я уже сказал, он всегда яростно отстаивал свою независимость, но сейчас, когда вырос, стал взрослым, эта его нетерпимость приняла совершенно ужасные формы. Он был арестован во время съезда демократов в Чикаго.
– Сейчас время тревожное, и молодым весьма нелегко. Не то что в годы Второй мировой войны, когда мы знали, за что боремся.
Эти банальные слова, как прекрасно понимал Пол, были небольшим утешением для родителя.
– Возможно, – произнес неожиданно резко Штерн. – Но я думаю, что и сейчас мы боремся за то, чтобы не позволить разным негодяям заглотать кусок за куском весь мир… В общем, мы с женой постоянно ссорились из-за сына. Она считает, что он, видите ли, пока просто не нашел себя. Скажите мне, ради Бога, что это такое: «найти себя»? Они что, черт возьми, не знают, кто они такие? Я просто слышать этого не могу.
– Иногда, – мягко проговорил Пол, – они действительно этого не знают.
В голове у него невольно возник вопрос: а я? Я знаю, кто я такой? Банкир, и довольно расчетливый к тому же, который день ото дня множит свое богатство; также и филантроп, находящий удовольствие в том, чтобы тратить это богатство; дилетант в искусстве и музыке, который наслаждается и тем и другим, но сам ничего не создает; иногда политик, пекущийся о несчастных и обездоленных в этом мире; любовник – или был таковым когда-то…
– В общем, его арестовали, – продолжал Штерн. – Жена хотела сразу же к нему поехать, но я подумал, да, сказать, по правде, и сейчас думаю, что он должен осознать последствия своего поступка. Как иначе он сможет чему-нибудь научиться? Идеалы – это одно, я их понимаю, но вести себя как бандит – совсем другое. В свое время я достаточно нагляделся на подобных молодчиков в Вене.
Пол попытался мысленно установить связь между сыном и травмой Штерна, и взгляд его невольно обратил я к раненой руке. Он не остался незамеченным Штерном, который мгновенно понял, о чем Пол подумал.
– В общем, мы поссорились, одно цеплялось за другое… – Он встал и подошел к окну. – Здесь темно, как в погребе. Давно надо было поднять шторы. Вам не мешает свет? Нет? – Он повернулся спиной к Полу и неожиданно добавил: – Это она прищемила мне руку дверцей машины.
Пол
– Простая случайность, в этом не может быть никаких сомнений, и я повторял ей снова и снова, что я это понимаю, что любой дурак понял бы это…
Случайность. Волна облегчения прошла по телу Пола, и его бешено колотящееся сердце вновь забилось ровно.
– Но она так остро переживает свою вину… – Голос Штерна прервался.
Прерывающийся голос и величественная фигура – в голове Пола мелькнула фраза «видный мужчина» – совершенно не вязались друг с другом, и это явное несоответствие производило чрезвычайно тягостное впечатление. Пол почувствовал неловкость, понимая, что не должен присутствовать при проявлении такого огромного личного горя. Ему следовало бы сказать какие-нибудь утешительные слова, предложить что-нибудь – только вот что? – и уйти. И, однако, он не мог заставить себя подняться.
Внезапно Штерн повернулся к нему лицом и, вытянувшись в струну, как офицер на параде, подошел и встал прямо перед Полом Вернером.
– Я не должен был вести себя подобным образом перед почти незнакомым человеком. Прошу меня извинить.
– Нам всем иногда необходимо выговориться, облегчить душу, – ответил Пол. – А с незнакомым человеком всегда легче разговаривать. Как, например, в самолете, когда ты знаешь, что, по всей вероятности, никогда больше не увидишь своего собеседника. Точно так же весьма сомнительно, чтобы вам когда-либо еще довелось меня встретить.
– В самолете… Я понимаю, что вы имеете в виду. Или когда у тебя есть отец или дядя, вдвое тебя старше. Но, конечно, не друзья, во всяком случае, не в таком местечке, как это, где все всё знают друг про друга, а чего не знают, то выдумывают. – Он на мгновение замолчал. – Если бы я был католиком, то, вероятней всего, отправился бы на исповедь к священнику.
Вот именно, подумал Пол. Разделить с другим свои беды и горести и почувствовать, возможно, что ноша твоя стала немного легче. Когда я был с Ильзой, я мог себе такое позволить. Он повторил:
– Я ничего не имею против того, чтобы вас выслушать.
Штерн вновь опустился в свое кресло. Обе его щеки перерезали глубокие борозды, которые при его сравнительно молодом возрасте вряд ли могли быть морщинами. Интересно, подумал Пол, пройдут ли они со временем?
– Айрис застала меня с другой женщиной здесь, в клинике. Все случилось в ту самую ночь, когда был арестован Стив. Мы поссорились, и я пришел сюда в надежде хоть немного прийти в себя и успокоиться. В тот момент я меньше всего думал о какой-то там женщине! Я себя проклинаю. Чертова баба! Она караулила меня, несколько недель она меня караулила. Каждый раз, проходя через холл, я это видел. Но в ту ночь я был в полном смятении, не зная, что предпринять. Короче… это произошло. Вы ведь знаете, как это может быть. Меньше всего я хотел обидеть Айрис.