Осколки (Трилогия)

Иванова Вероника Евгеньевна

Милее не стала: лопатки торчат, ягодицы плоские. Поясница…

Стоп. Где-то я уже видел похожий рисунок.

Не может быть…

Письмо из глубины веков. Наброски неизвестного рисовальщика, приходившегося моему предку близким другом. Та же самая россыпь родинок!

Теперь я еще больше запутался.

Как эта девица связана с той, канувшей в безвестность? Родственными узами, определенно! Но одно только родство не может быть причиной появления в городе и совершения преступления. К тому же… Да, несомненно, она и сожгла портрет: не хотела быть опознанной,

как дальняя родственница. Но почему? Боялась? Самый подходящий ответ. Вот только, чего боялась?

Впрочем, если способность говорить с водойбыла унаследована, то… Ххаг подери! После одной говорящейможет появиться другая. О чем твердила Привидение?

«Она придет. И черный огонь пожрет всех.»

Черный огонь. Красивый образ или что-то определенное? Скорее, первое, если сравнивать чужую волю, безжалостно сминающую любое оказавшееся неподалеку сознание, именно с пламенем. Черная, бездонная, страшная пропасть. Туман, наползающий со всех сторон и прогоняющий прочь то, что существовало до него. Вытесняющий, но не занимающий освободившийся дом, а рушащий опустевшие стены. Впрочем, погибшая вовсе не была злой или полной ненависти ко всему живому. Ее вела мечта. А мечта — такая странная вещь, до которой невозможно дотронуться руками и даже невозможно придумать, как она должна выглядеть. Стоит только представить и увериться в правильности представления, и мечта сразу становится желанием. Страстью. Потребностью, которая будет сжигать вас изнутри, пока не сможет воплотиться в жизнь. Сжигать… Еще один огонь, чернее которого нет.

Хорошо, что я никогда и ни о чем всерьез не мечтал. Мелкие детские фантазии не в счет: помню, какими они казались прекрасными и волшебными, но как только упали в подставленные ладошки, очарование куда-то сбежало, оставив мне лишь растерянность и сожаление. Потом мечтать стало просто некогда. А Наис… Я никогда не мечтал о ее любви. Я почему-то был уверен, что эта любовь и так принадлежит мне. Ошибался? Кто знает…

Шорох шагов по каменным плитам пола в коридоре. Осторожные. А следом за ними — другие, торопливые, стремительные. Поднимаю голову, встречая взгляд ярких, как небо глаз. Что она здесь делает?!

Наис смотрит на лежащее на столе мертвое тело. Смотрит, как я, задумавшись, поглаживаю пальцами узор из родинок на холодной пояснице. В довершение всего озирает мой костюм, гордо поворачивается и идет прочь, процедив сквозь зубы что-то вроде: «Извращенец». А я глупо улыбаюсь и стою столбом, пока на пороге не появляется Олден. Который и получает от меня на орехи:

— Зачем ты ее пустил сюда?

— Пустил! Можно подумать, она стала бы меня слушать! Сам хорош: дверь и закрывать можно!

— Она сказала, зачем пришла?

— Мне? — Маг округляет глаза. — Скорее луны упадут с неба!

— Ххаг с лунами! Ладно, приберись тут, а я…

— Только не перегни с шуточками: твоя жена явно не в духе.

Предупреждение бывает полезным только в двух случаях: если оно своевременное и если тот, кого предупреждают, в состоянии ему

внять. Что же касается меня, то в эту минуту и самый мудрый в мире совет прошел бы мимо моих ушей: к сожалению или к счастью, но есть вещи, которые важнее мудрости, пользы и многого другого.

Наис ожидала меня в кабинете. Сидела, выстроив складки пышной юбки в таком строгом порядке, что я не рискнул приблизиться даже на расстояние целования руки. Поэтому оставалось лишь степенно занять место в своем кресле и обратиться к супруге с вопросом:

— Чему обязан счастьем видеть вас?

Холодности и надменности взгляда, которым я оказался вознагражден за сдержанную вежливость, позавидовал бы любой тиран.

— Ваше поведение выходит за рамки приличий.

— Позвольте не согласиться: я ни в коей мере не нарушал правил.

— Неужели? — Она позволила себе тонко-тонко усмехнуться, приоткрыв едва тронутые помадой губы. — То, как вы вели себя третьего дня, невозможно описать словами.

— Почему же? Я поступал так, как считал нужным. И имел на это право, daneke.

— Право вмешиваться в чужую жизнь?

Я покачал головой:

— С каких это пор ваша жизнь стала для меня чужой?

Наис гордо подняла подбородок, тряхнув огненно-золотыми локонами:

— Запамятовали? Я просила не искать со мной встреч.

— Я не искал.

— И как же тогда объяснить ваше присутствие во дворце?

— Королева желала меня видеть.

— Но вы знали о том, что я буду на Малом приеме?

Провокационный вопрос. Моя супруга, в отличие от Калласа или того же Вигера не любит тратить время на хождение вокруг да около.

— Знали?

Молчание будет принято за согласие без колебаний. Ответить «нет»? Тогда получится, что бесстыдно вру. Лучше промолчу.

На лице Наис проступает злорадствующее торжество:

— Вы знали, и все же прибыли во дворец. Dan Ра-Гро не держит свое слово?

— Разве можно отказать королеве?

Она встала, своим движением заставив и меня подняться на ноги, расправила янтарный шелк складок, одернула кружево узких манжет. Повернула голову так, чтобы стал особенно заметен изящный изгиб шеи, и сказала, в пространство, но одному мне:

— Кто-то когда-то уверял, что для него существует лишь одна королева.

Надо же, помнит! Это было так давно, еще на свадьбе: я не знал, какими словами выразить свои чувства и молол совершеннейшую чушь… Она помнит. Этого не может быть, но это есть. Нэй…

— И повторю.

Голубые глаза смотрят на меня с прежним укором, но все же чуточку мягче.

— Я не верю вам, Рэйден Ра-Гро.

— Напрасно. Я никогда не лгал вам.

— Никогда-никогда?

— Ни единого раза.

Подхожу ближе, почти чувствую ее дыхание на своей коже. И борюсь с желанием прочитать, что оно скрывает. Борюсь отчаянно, потому что не хочу знать, каким меня видит любимая женщина. Мне все равно, лишь бы… Лишь бы она смотрела на меня.

— Тогда почему вы не отказались от приглашения?