Осколки юности
Шрифт:
Мы подъехали к заброшенному коровнику и остановились аккурат возле него.
– Лор.
– А?
– В общем, я знаю, что произошло у вас с Борзым. Он не прав, абсолютно не прав. Я понимаю твои чувства по отношению к нему. Понимаю, что тебе сейчас очень плохо, и то, что ты хочешь его посадить, я тоже понимаю. Но у меня есть к тебе дело.
– Что еще за дело такое?!
– Мы тут собрали для тебя деньги, не очень большая сумма, но тебе она пригодится, тем более ты в институт поступать собираешься. И еще мы с парнями посоветовались и поняли, что Борзого тоже
– Так, стоп. А зачем тебе это?
– Так… Я могу тебя взамен кое о чем попросить?
– Я тебя внимательно слушаю! – моя правая рука вцепилась в поручень на двери, а живот неприятно заболел от волнения.
– Взамен не пиши, пожалуйста, на него заявление, а то у него мама болеет.
– Повтори, пожалуйста, еще раз, что ты сказал, – четко произнесла я, а моя голова отказывалась воспринимать всерьез такую информацию.
– Короче, держи деньги, приходи вечером смотреть на драку, но не пиши заявление, по рукам?
– А, собственно, почему я не должна его писать?
– Понимаешь, у него батя два года назад повесился, у матери сердце больное, если его посадят, то матери плохо станет.
– Ах мамаше его плохо станет?! А мне было не плохо, а просто зашибись?! Знаешь, что я тогда вообще чувствовала?! Конечно же, ты ничего не знаешь!
– Лора…
– Заткнись! Мамаша, видите ли, у него больная! А че ты за его мать-то переживаешь?! Он вот не переживал за нее, когда меня насиловал! А ты че, а?!
– Ты не понимаешь… просто…
– Завали! Короче, я буду писать на него заяву! А деньги эти себе в очко засунь!
Он что-то пытался сказать, но я быстро вышла из машины и захлопнула дверь с такой силой, что та даже качнулась немного.
– Не писать заявление на него! Ага, щас! Ничего! Пусть в тюрьме поживет! Там ему самое место, – бубнила я себе под нос.
До моего дома от коровника надо было идти пешком минут двадцать прогулочным шагом. Я бы так и шла, если бы тучи, нависавшие над поселком столько времени, не проливали бы на землю холодный ливень. К ливню прибавился порывистый ветер и раскаты грома. Мне стало жутковато. Я пробираюсь сквозь заросли к поселковой дороге, а ливень хлещет мне прямо в лицо и не дает нормально пройти. Трава так и норовит запутать ноги, но я упорно иду вперед. Дорога казалась мне бесконечной, и я значительно прибавила шаг.
Пройдя еще несколько метров, моя нога наступила на что-то мягкое и скользкое, и я, потеряв равновесие, плюхнулась в грязь со всего маха. Боль от ушиба казалась невыносимой. Я неудачно упала на руки, на моих ладонях виднелись небольшие царапины, вся одежда была в грязи, меня била мелкая дрожь от холода. Как назло, из-за сильного ветра капли дождя попадали мне в лицо, в том числе и в глаза. Трезво оценив ситуацию, я поняла, что в такую погоду добраться до отделения милиции сейчас будет просто невозможно. Транспорт у нас здесь ходит только утром и вечером в будние дни, а сегодня было воскресенье. У отца хоть и имеется машина, но я не хочу ему рассказывать про это
Я вылезла из грязи, в которую сама же и угодила, и медленно поплелась домой, так как в босоножках мои ноги попросту проскальзывали на мокрой и грязной подошве.
Я потеряла счет времени, но примерно через полчаса мне удалось-таки добраться до родного дома. Ужасно хотелось ополоснуть свои ноги, снять с себя грязную одежду, завернуться в теплое одеяло и пить чай с мятой. Но эти желания исчезли, как только я вошла в дом. Когда дверь на кухню отворилась, мне тут же в нос ударил резкий запах спиртного.
– Папа, – прошептала я еле слышно.
– Папа! – крик оглушил весь дом, но ответом мне была тишина.
Не обращая внимания на одежду, которая от сырости прилипла к моему телу, и на грязные ноги, что оставляли за собой следы, я быстро прошла в папину комнату.
Сердце сжалось, когда я поняла, что папаша в очередном запое.
– Папа! Папочка, вставай! – начала я трясти своего родителя за плечи.
– М-м? – протянул он, не открывая глаз.
– Ты что, опять в запой ушел, да?!
Он снова молчал.
– Да проснись же ты уже! – верещала я.
Он открыл глаза и, ничего не говоря, размахнулся и ударил меня ладонью по лицу.
– Че разоралась?! Не видишь, я сплю! – орал он мне в лицо.
– Где ты успел-то?!
– В Караганде, – сказал папаша и улегся на другой бок.
Я молча встала и вышла из комнаты. Пройдя на кухню, стала рассматривать в зеркало последствия его удара. Как и ожидалось, на моей щеке красовался красный след от его пятерни.
– Стоп. А на что он пил? – вдруг осенило меня.
Я знала, где папа обычно хранит деньги, и немедленно пошла с замиранием сердца считать, сколько их у нас осталось.
Обычно папа оставлял деньги в своей сумке. Как и ожидалось, внутри нее оставались жалкие гроши, на них разве что можно было купить только пачку сигарет. Этим не наешься.
Я принялась тихо плакать от досады и снимать с себя мокрую одежду, которая ощутимо потяжелела от воды. Кое-как приведя себя в порядок, я решила поесть. Ведь еще вчера мною было приготовлено два блюда. Но и поесть мне было не суждено. В кастрюле, где еще вчера были щи, сиротливо лежал алюминиевый половник с остатками овощей на дне. А сковородка с котлетами и кастрюля из-под пюре были сложены в раковину. И это было неудивительно, ведь на кухонном столе стояли четыре граненых стакана, а под ним красовались бутылки.
– Папа все пропил, – обида вновь сдавила мое горло, и я заплакала с новой силой.
Я не знала, что мне делать. У мамы денег не допросишься. Идти к дедушке с бабушкой тоже было не к месту, так как они сами жили очень скромно, если не бедно.
На носу выпускной, папа в очередном запое, а дома есть нечего. Мне ничего не оставалось делать, как пойти в свою комнату и по-детски свернуться в комочек в обнимку со своим зайцем Филей. Так всегда бывало, когда Насти рядом не было, я прижимала к груди единственный мамин подарок и с ним говорила, будто бы с живым.