Осколки. Сборник рассказов

Литвак Анна

Да, мне пришлось признаться Ольге в том, что наша жизнь с этой девочкой превратилась в ад. Казалось, что нет света в конце тоннеля, что эта вечная борьба не закончится никогда.

Мы водили ее по психологам и даже посещали психиатра. Все в один голос говорили о том, что с Кристиной все в порядке, что она просто слишком травмированный ребенок, который пережил в свои 5 лет слишком много, и теперь все ее горе, все пережитое ранее, до нас, выходит вот таким причудливым образом. Нам говорили, что надо просто любить ее и принимать такой, какая есть. Нам говорили,

что со временем все пройдет, и у нас будет ласковая, любимая дочка, о которой мы с мужем так долго мечтали, но, к нашему сожалению, не могли родить сами.

Я рассказа Ольге о том, как меня настигало отчаяние, когда мне казалось, что все наши попытки бесполезны, и эта девочка навсегда останется агрессивным монстром, мучающим всех вокруг. А иногда мне было жаль ее, такую маленькую, трогательную девочку, пережившую страшную смерть своих родителей. Судя по документам, ее родители сгорели, только Кристину удалось спасти. После этого ее забрала к себе родная тетка, но через полгода по неизвестной мне причине Кристину сдали в детский дом. Оттуда-то мы и забрали ее к себе в семью.

Вспоминая ее историю, я старалась чаще гладить и обнимать ее, но Кристина не любила и не терпела никаких прикосновений к себе. Она избегала любых попыток себя обнять, и даже если я пыталась помочь ей с одеждой, она вырывалась и предпочитала делать все сама.

Да, мне часто бывало жаль эту маленькую девочку. Но иногда приходила и злость. Нет, даже не злость, а бешенство. Бешенство от того, что я не могла ничего изменить, от того, что она, казалось, не понимала того, что я ей говорю, но даже если и понимала, то предпочитала делать по-своему.

Это было бешенство на нее, на девочку, которая казалось мне воплощением всего самого черного, злобного, что есть в этом мире. Она не умела сочувствовать, и чужая боль вызывала у нее лишь улыбку. Так, она с улыбкой и даже радостным смехом смотрела на мучения кота. А когда заболел мой муж, она с любопытством и смехом в глазах спросила его: «А ты скоро умрешь, да?».

В моменты бешенства я кричала на нее, я срывалась в плач. Я не знала, что можно сделать, чтобы этот ребенок стал нормальным, таким, как все дети.

После таких срывов я ненавидела себя за слабость, была подавлена и испытывала чувство вины. Кристину, казалось, подобные моменты очень радовали. После наших ссор у нее было прекрасное настроение, она прыгала по квартире, пела песни и была очень весела.

Психолог объяснил нам, что иногда таким образом дети привлекают к себе негативное внимание, которое им привычнее, чем внимание позитивное, что со временем это пройдет, и надо подождать.

Но время шло, и ничего не менялось. Со временем мне начало казаться, что Кристина – настоящий монстр, ребенок с черной душой или маленький дьяволенок.

За время, что Кристина была с нами, умер наш кот. Он как-то неожиданно быстро умер, буквально за два дня – отказался от еды, ослаб, а через сутки мы нашли под диваном его тело.

Меня мучили нехорошие сомнения, но муж тогда решил, что просто кот что-то не

то съел на улице и отравился.

Ольга слушала мой рассказ с любопытством и ужасом в глазах. Я не хотела отговаривать ее от того, чтобы взять ребенка, но мой рассказ говорил сам за себя.

Правда, мне все-таки удалось успокоить ее – несколько недель назад ситуация в нашей семье кардинально изменилась. Мы с мужем почувствовали огромное облегчение – все самое страшное осталось позади. Поэтому мы и решили отправиться в путешествие, чтобы стереть из памяти воспоминания о страшных трех годах нашей жизни.

За этими разговорами мы осмотрели окрестности, однако, не найдя ничего интересного, стали исследовать сам замок. Коридоры, галереи, закоулки и тайные лестницы – всего этого было в замке в изобилии, но меня не покидало смутное желание попасть в то крыло, о котором я говорила утром с девушкой на ресепшен. Я никак не могла отделаться от ощущения, что мое ночное видение было реальностью, и мне хотелось воочию убедиться, что в том крыле действительно не могло быть никого.

Наконец, мы дошли до сгоревшего крыла. Входной проем скалил свой черный рот, часть стены была обгоревшей. Возле входа в замок стояли строительные леса и валялся строительный мусор.

Наши спутники отказались входить внутрь, а мне хотелось во что бы то ни стало попасть туда. Мы с мужем вошли, но смотреть там было не на что. Черные стены, с потолка свисали какие-то остатки стройматериалов, которые тоже были черны.

– Здесь ничего нет, – отчеканил муж. – Пойдем отсюда.

Но меня тянуло внутрь. Мы договорились, что я дойду до арки, ведущей вглубь здания, и тут же выйду назад. Муж пошел к выходу, а я стала пробираться сквозь валявшийся на полу мусор к арке.

Пока я прокладывала свой путь к арке, мне показалось, что в глубине здания я услышала чьи-то легкие шаги.

– Не может быть, – подумала я. – Мне просто показалось.

Я добралась до арки и заглянула внутрь. Ничего интересного. Такие же обгоревшие стены и мусор на полу.

Я уже собралась идти обратно, но что-то меня остановило и заставило прислушаться.

– Мама, мамочка! – услышала я голос Кристины. – Мама!

– Кристина! Крис! Ты здесь?

Голос звучал жалобно и одиноко. Она звала меня так, как, бывало, звала меня по ночам, когда ей снились страшные сны.

С ней бывало такое часто, особенно первое время в семье. Ночные кошмары, кошмары из ее прошлой жизни, иногда возвращались.

В такие моменты я брала ее на руки и качала-качала, пока она не засыпала у меня на руках, с невысохшими слезами на щеках и ресницах.

От этого плача у меня сжималось сердце. Она часто будила меня этим плачем. Иногда мне даже казалось, что она делает это нарочно, чтобы не дать мне выспаться.

Я качала ее, а она продолжала кричать. Она кричала бесконечно, на какой-то невыносимо протяжной, истеричной ноте. Этот крик сводил меня с ума. Я зажимала ей рот рукой, чтобы не слышать ее, чтобы остановить ее бесконечный, невыносимый плач.