Осколки
Шрифт:
Возможно, в молодости Бакстер был тощим и поджарым, но к концу двадцатого века он обзавелся крепкой и толстой шеей и массивным брюшком председателя совета директоров. Бакстер больше походил на бизнесмена, чем на землевладельца, и это впечатление не было обманчивым: землю и скаковых лошадей он приобрел на деньги, вырученные от продажи контрольного пакета акций.
Бакстер не раз сурово говорил мне, что не одобряет молодых людей, подобных мне, которые могут устраивать себе выходные, когда им заблагорассудится. Я знал, что Бакстер считает меня лизоблюдом, живущим за счет Мартина, хотя Мартин всегда
Вдали, в холодной ночи, затрезвонили колокола – Англия отмечала исторический момент, смену вымышленных человеком дат, доказывая тем самым, что люди способны подчинить упрямую планету своей математике. Ллойд Бакстер молча поднял свой бокал. Не знаю, за что пил он, я же выпил просто за то, чтобы благополучно дожить до января 2001 года. Вежливость требовала, чтобы следующий тост был за здоровье присутствующих. Я извинился и попросил у Бакстера разрешения выпить за его здоровье на улице.
– Конечно, конечно, – пробормотал он.
Я отворил дверь магазина и вышел на улицу с бокалом золотистого напитка в руке. И обнаружил, что я не одинок. Десятки людей высыпали на улицу, движимые почти сверхъестественным стремлением подышать свежим воздухом нового века и взглянуть на новые звезды.
Букинист, чей магазинчик располагался бок о бок с моим, крепко пожал мне руку и широко, искренне улыбаясь, пожелал счастливого Нового года. Я улыбнулся в ответ и поблагодарил его. Улыбаться было легко. Наш поселок всегда жил довольно дружно, а уж теперь-то люди тем более приветствовали Новый год и соседей с неподдельной радостью и дружелюбием. Со ссорами можно и обождать.
Неподалеку от меня большая компания встала в круг посреди улицы, обняв друг друга за плечи, и, раскачиваясь, распевала «Забыть ли старую любовь?» Ссылка3 , не смущаясь тем, что половины слов никто не помнил. По мостовой, отчаянно сигналя, осторожно ползла пара машин, набитых весело орущими подростками, с фарами, включенными на полную мощность. Короче, все развлекались как могли, шумно, но благодушно.
Быть может, именно поэтому я задержался на улице дольше, чем собирался. Но в конце концов я все же неохотно решил, что пора возвращаться в свой магазин, к своему мешку с деньгами и незваному гостю – чье настроение, уж конечно, не улучшилось от моего отсутствия.
3
Популярная застольная песня на стихи Роберта Бернса.
Не без сожаления отклонив предложение букиниста выпить по рюмочке солодового виски, я направился к дверям своего магазина, снова с тоской ощутив, как мне не хватает Мартина. Мартин всегда знал, что может погибнуть на работе, – но никогда не ожидал этого. Да, конечно, без падений не обойдешься – но это случится «как-нибудь в другой раз», не сегодня. Травмы для него были всего лишь досадными помехами на пути к победам. Мартин не раз беспечно говорил мне, что «повесит сапоги на стенку» в тот же миг, как ему станет страшно их надевать.
А
Я отворил тяжелую дверь, заранее приготовившись извиняться, – и обнаружил, что тут не до извинений.
Ллойд Бакстер лежал ничком на полу торгового зала, неподвижный и без сознания.
Я поспешно поставил бокал на столик у кассы, наклонился над Бакстером и принялся нащупывать пульс на шее. Губы у Бакстера посинели, но тем не менее он все же не походил на покойника – и в самом деле, я ощутил под пальцами слабое, но ровное постукивание. Что с ним? Инсульт? А может, сердечный приступ? В медицине я разбирался слабо.
«На редкость неподходящая ночь для того, чтобы вызывать врача», – подумал я, сидя на корточках рядом с Бакстером. Я встал и подошел к столику, на котором стояла касса и все прочие аппараты, необходимые в деле, включая телефон. Набрал номер «Скорой», не особенно рассчитывая услышать ответ, – но, видимо, «Скорая» работает даже и в такую ночь. Мне пообещали, что немедленно пришлют машину с носилками. И только повесив трубку, я заметил, что мешка с деньгами, приготовленными для отправки в банк, рядом с кассой нет. Он исчез. Я, конечно, бросился его искать – но на самом-то деле я помнил, где я его оставлял!
Я выругался. Каждый грош доставался мне тяжким трудом. Я потел у плавильной печи. Руки и плечи до сих пор ныли от напряжения. Я был разъярен и угнетен одновременно. А вдруг Ллойд Бакстер пожертвовал собой ради этого мешка? Вдруг его ударили по голове, когда он отстаивал мое имущество?
И черная кассета неизвестного содержания пропала тоже. На меня нахлынула волна ярости, знакомая любому, кому случалось лишиться даже не особенно ценного имущества. Пропажа кассеты тоже сильно задела меня, хотя и не настолько сильно, как пропажа денег.
Я позвонил в полицию. Мой звонок их не особенно взволновал. Вот если бы бомбу подложили, тогда да, – а то подумаешь, сумку с деньгами свистнули! Сказали, что утром кого-нибудь пришлют.
Ллойд Бакстер заворочался, застонал и снова затих. Я опустился на колени рядом с ним, развязал галстук, расстегнул пояс и переложил его на бок, чтобы он не задохнулся. На губах у Бакстера виднелись кровавые пятна…
Ночь была холодная – я и то начинал мерзнуть, а каково же Бакстеру! В печи за плотной поднимающейся заслонкой ревело пламя. В конце концов я не выдержал, подошел и наступил на педаль, поднимающую заслонку, чтобы горячий воздух шел в мастерскую и в торговый зал.
Обычно эта печь даже в жестокие морозы давала достаточно тепла, и вдобавок в галерее стоял электрический конвекционный обогреватель, но к тому времени, как за Бакстером приехала «Скорая», я закутал его своим пиджаком и всем, что попалось под руку, и тем не менее он продолжал холодеть.
Деловитые медики, приехавшие на «Скорой», привычно взялись за работу: осмотрели пациента, обыскали и опустошили его карманы, установили предварительный диагноз и завернули его в теплое красное одеяло, чтобы он не замерз окончательно, пока его довезут до больницы. В процессе осмотра Бакстер частично очнулся, но окончательно в себя так и не пришел. Он сонно скользнул взглядом по моему лицу и снова провалился в забытье.