Осколки
Шрифт:
— Да мы и так побеседуем, — Михаил Семенович достал диктофон, — не смутит?
— Нет, — покачала я головой, — спрашивайте.
— С врагами как у вас?
— Явных и пакостных нет, — пожала я плечами, — даже не знаю, кто мне может так гадить неприятно.
— Алексей мне говорил, у вас какой-то проект громкий?
— Леша не так выразился, — я поежилась и как могла объяснила специфику съемок.
— Топольский? — переспросил следователь, — это тот самый?
— Оттис, да. Интересуетесь?
— Сын интересуется. Ну тут понятно — резкая популярность или
— Если честно, я бы не хотела, чтоб он об этом знал, — честно сказала я, — у меня есть на это очень веские личные причины.
— Я не думаю, что получится. Про причины расскажете?
— Тогда давайте оттянем этот момент, как можно дальше — он все равно не в городе. А причины… Наши отношения не просто рабоче-дружеские и я хотела бы сначала сама с Сергеем поговорить, потому что о цветах и фотографиях он не знает.
— Роман, значит, — мужчина быстро улыбнулся уголками губ, — я вас понял, но побеседовать придется все равно, пусть и немного позже. Саша, мне Леша еще кое-что рассказал…
— Вы про Диму? Да. Но он погиб два года назад, я видела выписку из дела.
— Хорошо. Но запрос я все равно сделаю, от греха, как говориться.
— Ваше право, но если это кто-то из этих… То мстили бы мне не цветами и голубями, поверьте.
— Я верю, — не стал спорить Михаил Семенович, — слышал про это дело. Саша, я вам номер телефона оставлю — если еще сюрпризы будут — звоните сразу мне. А теперь Тимур пальчики ваши откатает, не против?
— Нет. А зачем? — спросила я, — глядя, как Андрей уже оставляет свои отпечатки на листе бумаги.
— Мало ли что там на коробке любопытного. Саша, вы точно все мне рассказали?
— Да вроде бы… — я пожала плечами, — но, если я что-то вспомню, то позвоню.
— Тебя отвезти? — спросил Андрей, когда мы остались одни — у Лешки были какие-то очень важные дела, как я предполагаю — женского пола, поэтому он очень быстро ретировался, извинившись.
— Лучше оставайся ночевать. Поехали, Дашку заберем.
— Топольский когда возвращается, — Андрей отодвинул сидение в моей Шкоде, — а то он поутру заявится к тебе, а там я в трусах на кухне — неловко.
— Это когда, прости пожалуйста, ты у меня в трусах на кухне был? Я чего-то не знаю?
— Тссс, это моя маленькая тайна.
* * *
Из-за стресса меня снова начала мучить бессонница. Бывает, не страшно. Честно говоря, лучше она, чем кошмары. Вообще вся эта чертовщина с цвета и фотографиями, ощущение чужого взгляда и неизбежная необходимость разговора с Сергеем здорово на меня давили. Надо будет съездить к своему врачу, возможно она мне либо что-то выпишет, для спокойствия, либо порекомендует хорошего психолога. Меня, в принципе, устроят оба варианта, лишь бы помогло.
Звякнул домофон — начало восьмого утра, а я, вроде, никого не жду… Стало как-то неуютно, но я подошла и включила экран. У ворот стоит машина Топольского, а сам он стоит у калитки. Я больше обрадовалась, чем удивилась. Ни одна я соскучилась, да?
— Привет! — я улыбнулась, открыв калитку, — Ты же собирался меня вечером очаровывать?
— Я
Мне вдруг стало не по себе. Ощущение чужого взгляда будто усилилось и к нему прибавилось предчувствие чего-то неизбежного. Нет, это я себя накручиваю опять. Но Сергей совершенно не выглядет как человек, который рад меня видеть.
— Что-то случилось? — спросила я.
— Да, — кивнул Сергей, — на пороге будем разговаривать?
— Заходи, — я посторонилась, пропуская его во двор.
Сергей молча поднялся со мной на веранду. Достал из кармана длинный белый конверт, положил его на кофейный столик и спросил:
— Это что?
Я вытряхнула из конверта с десяток фотографий. Я и Андрей. Половина из них была обычным — во мы за столиком в кафе — судя по одежде, на этой неделе, вот у клуба, после квартирник — как раз тот момент, когда коробка уже открыта и он меня обнял, чтоб успокоить. А дальше… Это совершенно точно была моя спальня, снятая через окно. Моя голая спина, полупрофиль, и Андрей, сжимающий меня в страстных объятьях. Бред какой-то… Только вот Сергей так не считает, похоже.
— Откуда? — я машинально вытерла о джинсы правую руку, будто перебирала не снимки, а что-то склизкое.
— На последнем концерте передали за сцену. Ничего сказать не хочешь?
— Ты этому веришь? — спросила я, пропуская банальные вопросы, которые обычно задают в мыльных операх. На кой черт я буду спрашивать трагическим шепотом «Что это?», если и так все понятно?
— А ты бы не поверила?
— Я бы тебя выслушала, как минимум.
— Не надо, — Сергей поморщился, — я сразу должен был понять, что он не просто друг — все эти ваши улыбочки, перегляды, нежные отношения. Я идиот слепой — видел же, что этот парнишка за тебя любому горло перегрызет!
— Потому что он, в первую очередь, мой друг, — я вдруг как будто замерзла изнутри — ни гнева, ни обиды.
— А во вторую — любовник? Он для души, а я для рекламы? Старый дурак, который повелся на расчётливую молодушку?
Как-то отстраненно, краешком сознания, я поняла, что он не хочет меня обидеть, он сам обижен, ему, возможно, даже больно. Только это Сергея не оправдывает.
— Все сказал?
— Я прав? — он мое спокойствие истолковал как-то по-своему, — Я должен был задуматься, когда ты мне прямо сказала о рекламе. Идиот.
— Дурак, — я покачала головой. Если я начну повышать голос и тоже поддамся эмоциям, ничего хорошего не будет.
— Я хотя бы был честным. И действительно влюбился, а вот ты… Поворковала со мной и с другим в постель?
— Не думала, что ты такой неуверенный в себе, — отбила я, выбрала самую похабную раздетую фотографию и подвинула ему, — Татуировку видишь?
Под недоумевающим взглядом Топольского я начала расстегивать пуговицы своей рубашки.
— А здесь ты ее видишь? — спросила я, повернувшись спиной и спустив с плеча рубашку — там, на лопатке, едва заметный шрам от выведенной татуировки. Я не хотела ее перебивать, а именно избавиться навсегда. Лучше шрам, чем ненавистная буква.