Осколок Империи
Шрифт:
— Я спросил, что ты…
— Узнаешь на суде!
— Не смеши меня. Какой суд? Я нашел тебя на плато Альфа. Это делает тебя виновным. Они поместят тебя в вивариум до тех пор, пока ты не понадобишься, а затем они польют тебя антифризом и увезут. И ты уже никогда не проснешься. — Было такое ощущение, что полицейский смаковал эту фразу.
Мэт резко повернул голову, в его глазах светился ужас. Полицейский отпрянул от внезапного движения. Его пистолет замер. Это был пистолет, стреляющий усыпляющими пулями, с крохотным отверстием в
Они понесут его бессознательное тело в вивариум, что бы это ни было такое. Он никогда не проснется больше. Они расчленят его на части, пока он будет спать. Последний момент его жизни тянулся и тянулся…
Пистолет опустился. Мэт съежился, увидев выражение лица полицейского. Полицейский сошел с ума. Его дикие глаза смотрели вокруг с ужасом, на стены, на двери, на пистолет в его руке. На все, кроме Мэта. Затем он резко повернулся и побежал.
Мэт услышал его удаляющийся крик:
— Демоны Тумана! Я же должен быть у ворот!
В час тридцать другой офицер пришел, чтобы сменить дежурного у Полли.
Форма вновь прибывшего была не так хорошо отглажена, но сам он, казалось, был в лучшем состоянии. У него были тренированные мускулы, и он был внутренне собран в час тридцать утра. Он подождал, пока длинноголовый человек ушел, затем подошел, чтобы проверить показания приборов на гробу Полли. Он смотрел более тщательно, чем предыдущий охранник. Он методично переходил от одного прибора к другому, не спеша, записывая показания в тетрадь. Затем он открыл два больших зажима с обеих сторон гроба и откинул крышку, стараясь не производить никакого шума.
Фигура внутри не двигалась. Она была спеленута, как мумия, в мягкую ткань, — мумия с маской. Маска представляла собой выпуклость над ее ртом и носом и была сделана из мягких прокладок для рта и приспособления для дыхания. Подобные выступы были также и на ее ушах. Ее руки были скрещены на талии на манер смирительной рубашки.
Офицер полиции смотрел на нее долго. Когда он отвернулся, в его поведении были видны признаки беспокойства. Но он был один, и за дверью не было слышно никаких шагов.
Из головной части гроба выходила обитая мягкой тканью трубка, увенчанная воронкой, еще более сильно обитой резиновой губкой. Офицер открыл крышку воронки и тихо заговорил:
— Не бойся. Я друг. Я собираюсь помочь тебе уснуть.
Он отогнул край мягкого бинта с руки Полли, вытащил свой пистолет и выстрелил ей в руку. Полдюжины красных крапинок появилось на коже, но девушка не шевельнулась. Он не мог быть уверенным, что она слышала его и что она почувствовала укол.
Он закрыл крышку гроба и воронку переговорной трубки.
Он покрылся испариной, наблюдая, как меняются показания приборов. Наконец он достал отвертку
Но теперь они лгали. Они показывали, что Полли Торнквист бодрствует, но неподвижна, в сознании, но лишена всяких чувственных раздражителей. Они показывали, что она постепенно сходит с ума. В то время как Полли Торнквист спала. Она будет спать в течение всех восьми часов вахты Лорена.
Лорен вытер лицо и сел. Ему совсем не улыбалось так рисковать, но это было необходимо. Девушка, должно быть, знала что-то очень важное, иначе ее бы здесь не было. А теперь она сможет продержаться на восемь часов дольше.
Человек, которого вкатили в операционную комнату банка органов, был без сознания. Это был тот самый человек, которого отряд Джезуса Пиетро обнаружил заснувшим на включателе взрывного устройства, один из тех, Кого Джезус Пиетро допросил на следующий день. Джезус Пиетро закончил с ним, его судили и приговорили к смерти, но по закону он все еще жив. Это была лишь буква закона и больше ничего.
Операционная комната была большой, и в ней царило оживление. Вдоль одной длинной стены размещались двадцать маленьких контейнеров для анабиоза, укрепленных на тележках, чтобы перевозить органы в соседнюю комнату. Врачи и ассистенты работали спокойно и умело за многочисленными операционными столами. Здесь также были холодные ванны: открытые контейнеры, содержащие жидкость, температура которой постоянно поддерживалась на уровне десяти градусов по Фаренгейту. Около двери находился двадцатигаллонный сосуд, наполовину заполненный соломенного цвета жидкостью.
Два ассистента вкатили осужденного в операционную комнату, и один из них немедленно ввел в его руку целую пинту жидкости соломенного цвета. Они подкатили каталку к одной из холодных ванн. Женщина подошла к ним, чтобы помочь, аккуратно укрепляя дыхательную маску на лице мужчины. Ассистенты наклонили каталку. Приговоренный соскользнул в ванну без всплеска.
— Это последний, — сказал один из них. — Мой Бог, как я устал.
Женщина посмотрела на него с укором, который можно было бы прочитать по выражению ее губ, скрытых маской, но который не проявлялся в ее глазах. Ее глаза были бесстрастны. В голосе ассистента чувствовался почти полный упадок сил.
— Вы оба идите, — сказала она. — Можете поспать завтра подольше. Вы нам не понадобитесь.
Когда они закончат с этим осужденным, банк органов будет заполнен. По закону он был все еще жив, но температура тела быстро падала и работа сердца замедлялась. Постепенно сердце совсем остановилось. Температура этого человека продолжала падать. Через два часа она опустилась значительно ниже точит замерзания, но соломенного цвета жидкость, которая находилась в его сосудах, не давала его органам замерзнуть.