Осколок Империи
Шрифт:
— Говорил.
— Нам придется удвоить число кабин или вдвое урезать число принимающих кабин. Люди будут вынуждены проходить пешком вдвое большее расстояние, чем проходят сейчас, передвигаясь по городу. Оправдано ли это?
— Я уверен, что этот погром не последний, — сказал Джерриберри. — Беспорядки вновь входят в нашу жизнь, как туризм. Туризм утратил популярность, когда распространились телепортационные кабины малого радиуса действия. Сети дальней телепортации постепенно возрождают его. Представьте себе непрекращающийся ползучий погром — толпу, которая кочует с места на место, крушит и грабит.
— Какой ужас!
— Не
— Ну да!
— Мне пора. Времени осталось мало, а я хочу еще кое-что выяснить.
Таити. Иерусалим. Мекка. Остров Пасхи. Стоунхендж.
Мировые достопримечательности. Места, куда толкает человека первый порыв. Названия, которые все знают с детства.
Мекка. Миллионы мусульман (нужно узнать точную цифру) пять раз в день кланяются, поворачиваясь в сторону Мекки. Коран требует от мусульманина хотя бы раз в жизни совершить паломничество в Мекку. В этом городе развита только одна отрасль промышленности: изготовление предметов культа. А попасть туда можно, нажав несколько кнопок.
Иерусалим. Священное место для приверженцев трех мировых религий. Евреи до сих пор, празднуя исход из Египта, желают друг другу: «В будущем году встретимся в Иерусалиме». Здесь и сейчас совершается история. И сюда можно попасть, нажав несколько кнопок.
Стоунхендж. Загадка древних времен. Кто воздвиг эти каменные монументы? Когда? Для чего?
Этого никто никогда не узнает наверняка. У северо-восточных ворот от главной аллеи ответвляется дорожка, петляет между холмиками и взбирается на гору, а там стоит кабина дальней телепортации.
Сейчас в Стоунхендже одиннадцать вечера, в Мекке и Иерусалиме час ночи. Там ничего не увидишь. Джерриберри перечеркнул эти названия.
Эйфелева башня, Пирамиды, Сфинксы, Ватикан — проклятье! Все достопримечательности мира собраны в одном временном поясе. Что можно увидеть в полночь?
Таити. Скажи «тропический рай», и всякий, кто тебя услышит, ответит: «Таити». Когда-то такой же репутацией пользовались Гавайи, но Гавайи оказались слишком близко к цивилизации. Со временем она пришла на Гавайи. Таити, затерянный в диком Южном полушарии, возможно, избежит подобной участи.
Джерриберри набрал код — и все вокруг зашаталось. Джерриберри прижался к стене кабины, похолодев от страха. Ведь если бы сейчас не произошла передача скорости, он бы погиб. Наверное, передача произошла не совсем синхронно. Ерунда, просто он слишком много знает.
На таможне было шесть принимающих кабин разных образцов. Единственный таможенник безнадежно смотрел сквозь непрерывный поток прибывающих пассажиров, не видя никого в отдельности. Джерриберри влился в поток туристов.
Это были большей частью мужчины. Некоторые несли чемоданы, почти все — видеокамеры. Англичане, американцы, французы, немцы, реже испанцы или русские, в большинстве одетые по-летнему и очень бедно — в дешевые и потрепанные вещи. Они стремились к выездным кабинам — прямоугольным, с одной стеклянной стеной. Такие выпускаются странами Общего Рынка. На лицах у многих Джерриберри заметил беспокойство и испуг. Наверное, их смущает новое, современное
Джерриберри стоял в очереди к телефону и вдруг сообразил, что автомат не примет ни его монеты, ни кредитную карточку. По дороге к обменной кассе он решил осмотреть телепортационные кабины. Они принимали только французские деньги. Джерриберри купил пригоршню тяжелых монет и вернулся в очередь.
Людям приходится привыкать к путешествиям. Точно.
Робот-путеводитель, говорящий по-английски, сообщил Джерриберри коды городских кабин Папеэте.
И вот он снова кочующий репортер. Набираешь код — смена кадра. Бросаешь монету, осматриваешься, набираешь код. Прорезь для монет расположена не так, как дома, сами монеты не такие: слишком большие и тонкие, а вместо кнопок — диск с дырочками. Немного практики — и Джерриберри ко всему приспособился.
Прибрежную полосу занимали недостроенные здания самых причудливых форм — отели. Самые густые толпы в Папеэте были на пляжах и в воде. Потом Джерриберри не мог вспомнить, какого цвета песок на Таити: он его толком не видел.
В городе Джерриберри заметил огромные кварталы современных домов со стеклянными фасадами, еще строящихся и уже построенных. Видел старые трущобы и старые виллы. Улицы, где бы они ни пролегали — среди лачуг, особняков или небоскребов, — были всюду перегорожены палатками и наспех сколоченными дощатыми хибарками и пристройками, которые едва не вплотную подступали к телепортационным кабинам, скамьям и гораздо более необходимым передвижным туалетам. Несколько кварталов занимал рынок под открытым небом. С обеих сторон его ограничивали ряды палаток. Попасть на рынок или выйти оттуда можно было только через телепортационные кабины.
«Они пошли дальше нас, — подумал Джерриберри. — Если есть кабины, кому нужны улицы». Джерриберри не почувствовал восхищения, ему стало горько.
Здесь было много нищих. Поначалу Джерриберри не замечал их: он слишком быстро переносился с места на место. Потом обратил внимание, что, где бы он ни оказался, к кабине тут же бросаются двое-трое обитателей лачуг. Джерриберри стал у подножия небоскреба, осажденного палатками скваттеров, и принялся наблюдать за нищими. Среди них встречались аборигены: мужчины, женщины, дети — одинаково бронзовые, в одинаковом тряпье, с одинаковыми повадками. Они составляли незначительное меньшинство. Больше оказалось белых, а среди них еще больше приезжих. Они протягивали к Джерриберри руки, улыбаясь или делая печальные мины, и начинали просить, пытаясь угадать, на каком языке он говорит. Частенько угадывали. Джерриберри постоял в других местах — нищих было полно везде.
Таити — мечта белого человека.
Джерриберри вдруг почувствовал, что ему это надоело. В списке кодов был один загадочный. Джерриберри набрал его. Когда он открыл дверь кабины, воздух с шумом устремился наружу. Джерриберри широко открыл рот, чтобы не лопнули барабанные перепонки.
Какой вид! Джерриберри стоял на вершине горы. У ног толпились другие горы. Серо-голубые пики, белые шапки облаков, зеленые и желтые лоскутки долин, а вдали море.
Неподалеку находилась конечная остановка автобуса. На площадке как раз разворачивался старенький грейхаунд. Водитель затормозил напротив Джерриберри и что-то дружелюбно крикнул по-французски. Джерриберри улыбнулся и энергично завертел головой. Водитель пожал плечами и уехал.