Осколок солнца
Шрифт:
– Зато у него есть куда более редкая ценность - талант. Не все члены нашего ученого совета могут его вам на стол выложить. К тому же Курбатов блестящий исследователь, великолепный конструктор и технолог.
– Неудобно, знаете ли.
– Начальник главка взял список сотрудников лаборатории и подчеркнул ногтем строчку рядом с фамилией Курбатова.
– Что здесь написано? Инженер-практик. А дальше его подчиненные: кандидат физико-математических наук, кандидат технических наук. На должностях младших научных сотрудников у вас проставлены фамилии аспирантов,
– Минимум, минимум, - взорвался раздосадованный директор.
– Мне максимум подавай! Талант мне нужен, и по самому большому счету. Какой он к черту творец, ученый, ежели у него за душой, кроме этого минимума, ни шиша!
– Откуда вы знаете, как себя покажут аспиранты?
– В том-то и дело, что не знаю. Кота в мешке дают, а я подписываю. Ты дальше читай, - Чичагин перевернул страницу.
– Старший техник Сапожков, первый рационализатор отдела, драгоценная башка, золотые
руки. Инженер-технолог Зисман. Еле вытащил с завода, не отпускали. Или вот еще Захаров - мастер специальной оптики. Или модельщик Санько, гений стеклодув Бархатов. Все себя показали, дел сколько переделали, в них есть огонек, беспокойство и, главное, собственная мысль. Понимаешь, собственная! Вот они-то и есть кандидаты в большую науку. Сам Курбатов их выбирал, а ему виднее, на кого можно положиться, работал вместе.
– Странная у вас позиция, товарищ Чичагин, - кисло улыбнулся начальник. Вы что же, отрицаете необходимость степеней и знаний? А сами?
– Что сам? Я минимумов не сдавал. Не за школярство я степень доктора получил а за труды, за дела. Понимаешь, дела. Ими ценен человек, а не тем, сколько лет он нагружал свою башку. У иного там чистое серебро, а попробуй достать, чтобы возвратить народу, ни черта не выходит. Трясешь его, как копилку, а из нее капают лишь медные пятаки. Вот и все мыслишки.
– Чичагин безнадежно махнул рукой.
Не договорившись с начальником главка, он обратился к министру и получил поддержку. Лишь тогда Курбатову предложили руководить лабораторией. Вскоре он получил диплом инженера, сдав экзамены экстерном. Прошло еще немного времени, и была организована испытательная станция, где Павел Иванович проводил большую часть своего времени.
Но разве это самое главное? Сейчас рассматривается проект создания филиала в местах менее солнечных, куда особенно влекло Курбатова. Он надеялся, что там будет совсем немного людей и можно будет спокойно работать за лабораторным столом. Не надо сидеть в президиумах, выступать на юбилеях, писать резолюции на заявлениях...
В московской лаборатории ему было трудно. Народу много, не всех узнаешь. По ночам мучился. Может, повременить с выговором? Не забыл ли кого в первомайском приказе? Надо бы Санько отметить. Но тогда Захаров обидится. Думаешь о Захарове и упорно отгоняешь мысль о том, что сегодня опять не проверил новую рецептуру фотослоя, а это очень важно - задерживается разработка технологии... Все нужно, все важно. Есть помощники, но на них не всегда можно надеяться. Настоящие руководители умеют сочетать
Здесь, на зеркальном поле, полегче. Сотрудников - раз два и обчелся, можно приглядеться к каждому. Беспокоили приезжие, их тоже надо знать. Вот хоть бы эти техники. Ребята вроде толковые. Но что значит эта история с осколком? И вообще - непонятны некоторые поступки Багрецова. Сегодня после работы Кучинский попросил Курбатова зайти в лабораторию посмотреть, правильно ли он начал измерения. Пошли вместе с Кучинским. Входят в лабораторию, и Жора глазами показывает на Багрецова. Тот отпиливал кусок плиты...
Конечно, ничего в этом не было предосудительного - может быть, техник хотел проверить какой-то новый способ контроля или схему присоединения приборов... В конце концов, он мог заинтересоваться структурой ячеек и термоэлементов. Но тогда нечего смущаться. А Багрецов вздрогнул и покраснел, точно его застали на месте преступления.
Кучинский загадочно улыбнулся.
– Мы тебе не помешали, старик?
Подойдя к столу, Курбатов заметил, что из плиты уже выпилен довольно большой квадрат.
– Зачем это вам?
– пришлось спросить Багрецова.
Тот не мог скрыть замешательства.
– Хотел попробовать...
– Багрецов не знал, куда девать руки, и нервно перекладывал с места на место ножовку. Весь его облик выражал крайнее смущение.
– Лидия Николаевна разрешила...
– Что разрешила?
– Отпилить...
Больше ничего Курбатов не смог от него добиться. А тут еще Кучинский со своей всепонимающей улыбочкой.
Поди разберись что к чему.
...Павел Иванович дошел почти до конца зеркального поля и повернулся, Жора вынырнул из темноты.
– Простите, Павел Иванович, что я к вам с делами в нерабочее время...
– Срочные дела?
– Да как вам сказать... Трудно работать, Павел Иванович. Я очень уважаю нашу аспирантку. Человек она знающий. Но зачем же проявлять административный восторг? Хотел взять вторую плиту, а Лидия Николаевна запретила. "Одной, говорит, обойдетесь". А какому-то технику для личных надобностей разрешила. Вы же сами видели.
– Почему для личных? Не понимаю.
– Да ведь это радиолюбители. Они все в дом тащат.
– А вы не радиолюбитель?
– усмехнувшись, спросил Курбатов.
– Избави бог! Мне не до баловства.
Курбатову не очень понравился этот ответ, но спорить не хотелось, и он спросил, лишь бы замять неловкость:
– Кстати, где вы хотите работать - на заводе или в лаборатории?
– Везде интересно, Павел Иванович, - слукавил Жора, еще не понимая, к чему тот клонит.
– Я бы советовал на завод, в цех. Посмотрели бы, кто сейчас за вас, студентов, трудится.
– Как это за нас? Мы тоже работаем, и не меньше других. Мы не нахлебники. В нашем государстве все равны.