Оскорбление нравственности

Шарп Том

Глава вторая

Два дня спустя, когда лейтенант Веркрамп сидел у себя в кабинете и мечтал о докторе фон Блименстейн, из Бюро государственной безопасности поступила директива. На ней стоял гриф «Лично адресату», и потому, в соответствии с установившейся практикой, прежде чем директива легла на стол лейтенанта, ее прочли всего несколько констеблей. Веркрамп с жадностью набросился на документ и прочел его от первой до последней строчки. Он касался нарушений «законов о нравственности» сотрудниками южноафриканской полиции и был обычной памятной

запиской, какие регулярно рассылаются во все полицейские участки Южной Африки.

«Настоящий документ обязывает вас провести расследования в тех случаях, когда подозревается наличие связей между офицерами полиции и женщинами банту». Веркрамп проверил слово «связей» по словарю и убедился, что оно означает именно то, на что он надеялся. Чем глубже он вчитывался в документ, тем яснее осознавал, какие возможности открывает перед ним эта директива. «Учитывая, что враги Южной Африки придают высокую пропагандистскую значимость всем случаям сообщений в печати о судебных процессах, по которым привлекаются офицеры южноафриканской полиции и женщины банту, национальные интересы требуют найти эффективные средства и методы противодействия наблюдаемой среди белых полицейских тенденции вступать в общение и иные связи с черными женщинами. В интересах поддержания расовой гармонии следует также предотвращать случаи межрасовых половых отношений. Судебное преследование лиц, в отношении которых существуют доказательства их противоправной сексуальной активности, — если хотя бы одно из таких лиц является сотрудником южноафриканской полиции, — могут возбуждаться только после предварительного уведомления о том Бюро государственной безопасности».

Закончив чтение документа, лейтенант Веркрамп так и не понял, должен ли он возбуждать дела против полицейских, нарушающих «законы о нравственности», или нет. Он понял, однако, что ему поручено проводить расследования в «случаях, когда подозревается наличие связей», и что «национальные интересы требуют найти эффективные средства и методы». Особенно вдохновляюще подействовала на него перспектива совершить что-либо такое, что отвечало бы требованиям национальных интересов. Лейтенант Веркрамп снял трубку телефона и набрал номер психиатрической клиники Форт-Рэйпир. Ему необходимо было кое-что выяснить у доктора фон Блименстейн.

В то же утро, только чуть позже, на бывшем английском военном плацу, служившем сейчас местом для прогулок пациентов психбольницы, встретились двое.

— Это идеальное место для нашего разговора, — сказал Веркрамп врачихе, прогуливаясь с ней среди пациентов клиники. — Тут нас никто не подслушает. — Это замечание породило в груди психиатрини надежду, что ей собираются сделать предложение. Следующая фраза лейтенанта показалась ей даже еще более многообещающей: «Я хотел спросить вас кое о чем, что касается… э-э-э… секса».

Доктор фон Блименстейн холодно улыбнулась и посмотрела на свои туфли девятого размера.

— Продолжайте, — тихо прожурчала она, наблюдая, как кадык лейтенанта ходит вверх-вниз, выдавая его смущение.

— Конечно, в обычных условиях я бы не стал обсуждать такой вопрос с женщиной, — выдавил он наконец. Надежды доктора

резко упали. — Но, поскольку вы психиатр, я подумал, что, возможно, вы сможете мне помочь.

Доктор фон Блименстейн холодно посмотрела на него. Она ожидала услышать вовсе не это.

— Продолжайте, — повторила она, и на этот раз ее голос звучал привычно профессионально. — Говорите, в чем дело.

Веркрамп наконец-то решился.

— Вот в чем. Многие полицейские проявляют антиобщественные наклонности. Делают то, чего они не должны были бы делать. — Лейтенант вдруг резко оборвал себя. Он начал уже сожалеть, что вообще начал этот разговор.

— А чего полицейские не должны были бы делать? — Голос врачихи звучал уже откровенно неодобрительно.

— Черные женщины, — выпалил Веркрамп. — Они ведь не должны трогать черных женщин?

Ответа можно было бы и не ждать. Лицо доктора фон Блименстейн приобрело розовато-лиловый оттенок, на шее у нее вздулись вены.

— Не должны трогать? — яростно завопила она. Несколько пациентов поспешно устремились к главному корпусу. — Не должны трогать?! Вы меня вытащили сюда только затем, чтобы признаться, что трахаете цветных девок?!

Лейтенант Веркрамп понял, что совершил жуткую ошибку. Голос докторши был слышен за добрых полмили отсюда.

— Не я! — отчаянно закричал он. — Я говорю не о себе.

Доктор фон Блименстейн недоверчиво взглянула на него.

— Не вы? — переспросила она после затянувшейся паузы.

— Клянусь честью, — заверил ее Веркрамп. — Я просто хотел сказать, что некоторые полицейские так поступают. И я хотел с вами посоветоваться, как можно положить этому конец.

— Почему нельзя их просто арестовать и предать суду за нарушение законов о нравственности, как поступают в отношении всех прочих нарушителей?

Веркрамп отрицательно помотал головой.

— Ну, во-первых, они полицейские, и поэтому их довольно трудно поймать. А кроме того важно избежать скандала.

Доктор фон Блименстейн уставилась на него с выражением полного отвращения.

— Вы хотите сказать, что нечто подобное происходит постоянно?

Веркрамп кивнул.

— Но тогда наказание должно быть еще более строгим, — сказала врачиха. — Семь лет тюрьмы и десять ударов плетьми — этого слишком мало, чтобы удержать от преступления. С моей точки зрения, любого белого, который идет на половые сношения с черной, надо кастрировать.

— Совершенно с вами согласен, — с энтузиазмом поддержал Веркрамп. — Это принесло бы массу пользы.

Доктор фон Блименстейн подозрительно посмотрела на него, но ничто в выражении лица Веркрампа не давало оснований думать, будто он иронизирует. Лейтенант глядел на нее с нескрываемым обожанием. Воодушевленная его откровенностью, врачиха стала развивать свою мысль дальше.

— Я столь нетерпима к смешению рас, так ненавижу межрасовые сношения, что готова даже делать эту операцию сама. Да — а что здесь такого?

Лейтенант Веркрамп внезапно смертельно побледнел. Мысль о том, чтобы оказаться кастрированным прекрасной врачихой, так совпадала с его собственными мазохистскими фантазиями, что ему стало плохо.