Оскудение веры
Шрифт:
«В мире все гармонично, – учил он, – все соединено в одно стройное законченное целое. Если бы мы имели особо утонченный слух, мы бы могли в мировом пространстве внимать необычайной гармонии планетных сфер, как внимаем на земле привычным ухом музыкальную гармонию».
Уяснение этой мировой гармонии, точное определение ее законов, вычисление ее математическим путем и составляет сущность философского учения Пифагора.
После Пифагора и его великих предшественников, вселенная, мировая природа для пытливости философского гения не представляет больше ничего достойного, и философия природы уступает свое место философии человека. Вместо основного
В ряду других греческих мудрецов Сократ – новое и исключительное явление. Насколько те жили внешней природой, старались разгадать тайну ее бытия, настолько Сократ не любил и не интересовался внешней природой. Когда однажды ученики, чудным весенним днем, стали звать Сократа на прогулку за город, он отказался и спросил:
– Чему меня может научить эта глупая, хотя может быть, и красивая природа?
В Сократе философская мысль шагнула далеко вперед. Она от стихийной природы перешла к разумному человеку. Мало того, она наметила и последний, важнейший шаг. Сократ говорил, что он сам знает только то, что ничего не знает, и других ничему не может научить, а если в его речах есть что доброе и высоко ценное, то это от «даймона», от Божества, голос которого он слышит в себе.
Философия гениального сократовского ученика, Платона, и есть, по преимуществу, философия «даймона», философия Божества. Великий преемник Платона Аристотель новых горизонтов для полетов философской мысли открыть уже не мог. До него философским гением были охвачены все сферы познания, и ему оставалось заняться законами самого познания, что главным образом, и делает последний великий греческий философ и первый автор логики, Аристотель.
Таким образом, философская мысль человечества в своем естественном развитии прошла три стадии: познание природы, познание человека и, наконец, познание Божества. Это –альфа и омега, начало и конец, предельные границы духовной жизни, роста и развития человека. Сначала стихийность (природа), потом разумность (человек) и завершение всего – святость (Божество).
Тут вершины философской мысли сливаются с религией, и религиозное понимание мировой жизни является высшей философией.
Поясним эту мысль простыми примерами.
Возьмите различные отношения человека к природе. Для человека, стоящего на низшей стихийной точки понимания мира, природа представляется громадной кладовой, складом провизии, доставшимся ему в добычу. Для человека, поднявшегося на вторую ступень понимания миробытия, смотрящего на все сквозь призму разума, природа представляется беспредельным научным кабинетом, богатейшей лабораторией, полной глубоких научных тайн. Для человека же религиозного – понимание природы как куска добычи, как жирной кости, доставшейся голодной собаке, кажется бедным, убогим по внутреннему содержанию, унизительным и оскорбительным для его собственного достоинства. Не удовлетворяется он и взглядом на природу как на богатый научный кабинет. Он смотрит на мир как на дивный и необъятный Божий храм, где все голоса природы – и раскаты грома, и трель соловья, и шелест лесной листвы, и рев водопада – сливаются в один общий гармоничный гимн.
Другой пример.
Возьмите взаимные отношения людей. При стихийном понимании, человек для человека–волк. Один смотрит на другого как на верного соперника, как на врага в общей схватке за существование, как на опасного конкурента за жизненным столом, где видится больше голодных ртов, чем накрытых приборов.
При
Отсюда ясно, что высшее понимание всей мировой жизни и различных отдельных ее проявлений – есть понимание религиозное. Всякое иное понимание неизбежно будет пониманием идейно бедным, не охватывающим всей глубины предмета или вопроса.
Если же религиозное понимание мировой жизни является высшей философией, что доказывается и историей философии, и историей культуры, то говорить после этого, что теологическая стадия есть удел первобытных людей, по крайней мере недобросовестно.
А если верно то, что религиозное понимание есть высшая философия, последний этап в развитии человеческого сознания, значит, неверно то, будто последняя стадия нашего мышления исключает возможность христианской веры, значит, есть какая-то другая причина современного неверия. Какая же именно?
Нам кажется, что главная причина современного неверия кроется в том, что люди отрешились от дум о горнем мире, приникли к земле и живут и дышат только ею. Апостол говорил христианам: «Горняя мудрствуйте, а не земная». Люди же мало-помалу забыли этот спасительный глагол, осуетились своими помышлениями, перенесли все свое внимание с божественных высот на грешную землю и прониклись ее думами, интересами и заботами. Они, как говорится, с головою ушли в заботы о благах внешнего, материального мира. У них и минутки свободной не осталось, чтобы, побыть наедине с самими собою, подумать о Боге, о загробном мире, о душе.
У Панкратова, в его интересной книжице «Ищущие Бога» мы находим такой любопытный пример (Панкратов. Ищущие Бога. Москва, 1911 г., стр. 6).
Один бывший московский купец, окончательно разорившийся, в беседе с другим, тоже, кажется, разорившимся купцом говорил:
«Целый век мечемся, а для чего – сами не знаем. Родятся, растут дети, – мы не видим… Ангелок радость свою показывает, улыбается свету, а нам некогда посмотреть, нужно ехать по делу. Проживем в такой белой горячке жизнь и как станем подводить балансы, ан и не знаем – зачем жили? Неужели затем, чтобы дома строить? Да пропади они пропадом. Я стою вот у фонтана, думаю… и хочется мне иногда влезть на Ивана Великого, ударить в Царь-колокол, выстрелить в Царь-пушку, чтобы земля задрожала и совесть людская проснулась. Хочется крикнуть с Ивана Великого всей торговой Москве: «Остановитесь! Христом Богом молю, остановитесь, пока еще не поздно. Бросьте наживу, посмотрите в душу, чем живет она. Верните к себе радость простой Божьей жизни. Не гонитесь за грошами, вы упускаете «тысячи»… Но знаю, никто меня не послушает… Скажут: когда был богат, так не рассуждал, а голытьбе мало ли что в голову придет…
– А ты, действительно, когда был богат, так не думал? – спрашивал Морозова Сычугов.
– Не думал. Некогда было думать. Вставал в шесть часов утра и до поздней ночи бегал, колотился, вносил деньги в банк, брал из банка, учитывал векселя, думал, где бы занять денег. Когда же тут думать о другом?
Конец ознакомительного фрагмента.