Ослепительный нож
Шрифт:
18
Кириллов-Белозерский монастырь остался в памяти боярышни своей обширностью, как Кремль московский, но не теснотой внутри - простором. И главное - своею белизной. Стен белокаменных зубчатость, прямоугольных башен белокаменность. Белый собор среди зелёного пространства. Вдоль стен - строенья белые. Там - трапезная, кельи, покои настоятеля. Всё это солнцем залито, освещено небесной синевой.
Василиуса принимали два игумена. Евфимия, держа слепого под руку, вначале подвела его благословиться к здешнему - Трифону, затем
– Присядь, дочь Иоанна Дмитрича, - указал Трифон на стольце с бархатной подушкой. Сами же монахи сели супротив на лавку. Она их лица плохо различала. Клобуки надвинуты почти на самые глаза. Отличие лишь в бородах: у Трифона седая, у Мартиниана чёрная.
– Зачем мы здесь?
– спросила Всеволожа робко.
– Макарий, богомолец наш, из плена вырвавшись, здесь побывал и кое-что поведал о тебе, - пытливо глядел Трифон на боярышню.
– И до того от князя Юрия покойного мы слышали о дщери Иоанновой. Твой ум, как вивлеофика. Прочтённое в нём незабвенно. Многие в себе содержишь книги. Здесь говорить с тобой самое место.
Глаза старца улыбнулись. Мартиниан же сказал просто:
– Здесь двери толще, звук короче. Есть нужда порасспросить тебя таимно о сыне Юрия, правителе сегодняшнем. Ведь ты почти что прямо из Москвы.
Евфимия собралась с мыслями.
– Насколько я успела сведать, - раздумчиво повела речь боярышня, - новый властитель разрушает созданное прежними, плодит раздробленность земли Московской, с чем так боролся дед, а ещё пуще и отец Василиуса. Не стану утомлять, скажу лишь, что Суздальская область с Нижним Новгородом, Городцом и Вяткою вновь отдана в полную собственность бывшим владельцам, внукам Кирдяпиным. Стало быть, отпала от Москвы. Удельные державцы правят независимо, сами ведают Орду. Шемяке лишь осталась честь старейшинства.
– Зачем он раздирает собранное государство?
– удивился Трифон.
– Из малодушия, - ответила Евфимия.
– Боится сильных. Ищет тех, кто ради личной выгоды тотчас готов подняться на его защиту. А старший внук Кирдяпин храбр. Служа Новгороду, бивал немецких рыцарей.
– Что ещё скажешь о Шемяке?
– спросил Мартиниан.
– Суды его неправедны, - поникла Всеволожа.
– По государевой указке судьи защищают сильного и осуждают слабого. Опять же из-за малодушия властителя.
– Что мыслишь о грядущем?
– спросил Трифон.
– Страшусь Казани, - отвечала Всеволожа.
– Чуть тамошний мятеж иссякнет, Улу-Махмет и Мамутек на нас воззрятся сызнова. Шемяка - не заслон. Его воистость мне известна.
– Природный государь попал в беду, - опустил взор долу Трифон.
– Он слеп!
– Его глазами станет сын Иоанн, - сказала Всеволожа.
Игумны молча встали, переглянулись. Встала и боярышня.
Мартиниан к ней обратился с отеческой внушительностью:
– Ты много пользы принесла, Евфимия Ивановна. Как попущенье Божье можно восприять, что не твоей судьбою было стать государыней московской. Теперь же вспомни,
Евфимия подумала о вызволенном пленнике и о спасённых детях, что случилось после слов Макария, однако возражать не стала, лишь тихо вымолвила:
– Нет во мне соблазна.
Игумен Трифон осенил крестом её чело, и перси, и рамена.
– Соблазн помимо твоей воли от тебя исходит, даже и к слепому… Исполнь, дево, что предписано устоями отеческими. Отыди от соблазнов. Прими постриг.
Евфимия, припав к руке игумена, пообещала:
– По готовности души уйду от мира…
Покинув вивлеофику, она нашла Василиуса восставшим ото сна. По просьбе Трифона с Мартинианом отвела его к игумнам. Ждала долго за дверьми.
Слепец, когда входил, склонился чуть не в пояс под низким сводом. Вид его был отрешённый, безразличный. Вышел же воспрянувший, как зрячий.
Боярышня услышала слова Мартиниана, произнесённые в напутствие Василиусу:
– Человече! Иди с миром путём царским. Как начал, так и кончи. Не уклоняйся ни вправо и ни влево. Господь с тобою!
Боярышня вела Василиуса по монастырскому двору к коням. Слепец, как будто прозревая цель, спешил и даже рвался из поводырских рук. Евфимия, смутясь внезапной переменой, терялась. А он рассказывал взахлёб:
– Ах, Евушка! Я так скорбел. Считал жизнь конченой. Связал душу с врагом заклятым. Ты, прежде всего ты спасла меня. Иона сообщил потиху и потонку…
– Я выдала и Ряполовских, и прочих заговорщиков. Проговорилась!
– не могла простить себе Евфимия.
– Зато как напугала Юрьича! Подвигла выпустить меня из тесноты.
– А если б князь Иван и прочие не отразили Вепрева? Все были бы пойманы!
– напомнила Евфимия возможность худшего исхода.
– Да отразили же!
– отмёл Василиус её раскаяние.
– А я свободен! Знаешь, что сейчас сказал мне Трифон Белозерский? Моя клятва не законна! Дана неволею, под страхом. «Родитель, - объявил игумен, - оставил тебе в наследие Москву. Да будет грех клятвопреступления на мне и моей братии. Иди с Богом и с правдою на свою отчину. А мы за тебя, государя, будем молить Господа». Вот как, Евушка! Возьму из Вологды детей, поеду в Тверь, к Борису. С ним Ряполовские ссылались. Великий князь Тверской меня поддержит. Обручу Ивана с дочкой его Марьей. Борис давно мечтал, да я был против. То-то обрадуется! Объединим силы и - к Москве!
Князь высвободил локоть из руки боярышни, велел конюшим кареть бросить, оседлать ему коня.
– Поедем, Евушка, верхами!
– веселился он.
– Помнишь, под Суздалем ты была - мой оружничий?..
Слепец по-зрячему решился править конём. Старшой охраны и Евфимия держались обочь. Удалый вершник скакал перед ним на игреней кобыле, дабы Василиусов жеребец бежал за нею след в след. Князь опустил поводья, а голову вскинул уверенно, будто он - только он!
– повелевает движением…
После ночного постояния в деревне Толба к вечеру прибыли на Кубенское озеро. Вот она, Вологда! Ничем не памятная Всеволоже, кроме зла. Здесь сброшен был Косым с моста Григорий Пелшемский. Здесь, в кремнике, она делила с Неонилой тревогу за грядущее. И опасенья были не напрасны. Теперь княж терем вологодский - опять её пристанище. Перед какими бурями?