Ослиная порода. Повесть в рассказах

Моя мама делила рожденных на этот свет детей на три породы: ангельская; «от чертей остатки»; ослиная.

К ангельской породе она причисляла кротких и послушных мальчиков и девочек. Они оставались там, где их бросили взрослые, которые нередко вспоминали о своих отпрысках за полночь, находясь в другом городе. Такие детки не требовали еды громким плачем, а посасывали палец руки, представляя себе, что это вкусная каша, толстели и были красивыми. Они полностью владели реальностью, эти

верховные жрецы своей доморощенной Шамбалы, и палец не казался, а был для них материнской грудью или миской каши.

По ночам ангелята крепко спали, им даже в голову не приходило проснуться из-за мокрой простыни или обкаканного одеяла и разбудить любимую мамочку. Когда мама болела, они ползли на кухню, путаясь в слюнявчике и ползунках, и приносили ей чай и бутерброды. Трех лет от роду ангелята уже чистили коту горшок, выгуливали собаку и убирали квартиру.

К породе от чертей остатки причислялись маленькие негодяи. Они, по версии мамы, носились по квартире с утра до ночи, злобно хихикая, сшибая все на своем пути, ломая мебель, переворачивая китайские вазы и отдирая от стен обои. Есть просили, противно завывая и кусаясь. Ели чересчур много, потом чересчур много какали, писали и требовали поменять им штанишки.

Если их наказывали – а маленьких негодяев обязательно следовало отшлепать, – то включалась их самая главная черта: они мстили. Причем мстили, как и положено от чертей остаткам. Сначала родителям едва удавалось их поймать, потому что шустрые малыши умели ловко прятаться. Когда же удача улыбалась взрослым и озорники были наказаны, начиналось совершенно непонятное: вдруг на голову незадачливым родителям прыгала со шкафа кошка или падала ваза, а иногда и то и другое сразу! Вот тут-то родители и понимали, кто к ним «подселился».

Совсем иной была ослиная порода. В этой породе в тело малыша при рождении подселялся осел. Он уверенно занимал свое место, отчего малыш становился невыносимым для окружающих. Ребенок не был ангелом, как дети первой породы, хотя черты его лица могли быть прекрасны, он не буйствовал, как от чертей остатки, но его отличало три ужасных качества: упрямство – всегда и везде такой малыш настаивал на своем; справедливость – он подмечал малейшие ошибки; бесстрашие – никакой ремень не мог отвратить его от преступной деятельности познания.

Дети ослиной породы обычно достаются родителям либо как тяжелое испытание, либо за грехи их – была уверена моя мама – и встречаются в природе крайне редко. Взрослый в таком случае обречен – он должен попытаться изгнать осла из своего малыша. А значит, последнего нужно как можно чаще лупить.

Руками или тем, что под руку попадется, то есть полотенцем, ремнем, ковшом, линейкой, тетрадками, подушками, обувью… Также разрешалось бросать в ослят чашки с чаем, тарелки с супом, а иногда бить их головой об стену.

Ногами. Увесистые пинки нужно сопровождать словами: «Ох, надоело ослиное упрямство!»

Все это

следовало делать исключительно во благо родного чада. Ведь ангелята могли вырасти хорошими людьми, от чертей остатки выбирали путь разбойников и бандитов, но осел не менялся, его невозможно было изгнать из малыша! Только с помощью тычков и затрещин удавалось понижать ослиную составляющую в сознании. Поэтому нужно было строго следить за таким ребенком и выдавать ему положенные шлепки вовремя, чтобы когда-нибудь он стал писателем или бродягой-поэтом.

Когда я родилась, мама с важным видом прогуливалась со мной по аллеям парка под мелодичный шелест фонтанов.

– Какой ангелочек! – в восхищении шептали знакомые, рассматривая сверток в колясочке, похожей на люльку.

Мама недовольно хмурилась. Она прожила на свете тридцать три года и была мудрой и проницательной женщиной.

– Вся в родителей! – продолжали мамины подружки, пытаясь потрогать мой нос, щеки или покачать колясочку.

Мама все попытки пресекала бойкими шлепками по рукам и, вздыхая, говорила:

– Родилась девочка с глазами бирюзовой воды, как принцесса. Все врачи роддома приходили на нее любоваться! Но характер не сахар. Чувствую, воспитывать придется строго…

– Не придумывай! – утешали маму друзья.

Дома, вытащив меня из красивой белой коляски, поменяв пеленки и сетуя, что девчонка досталась наверняка не ангельской породы, мама укладывала меня в деревянную кроватку и подвешивала над ней игрушки на веревочке. Яркие бубенчики, колесики, погремушки были куплены в магазине для новорожденных. Они естественно смещались в середину веревки, и я, спеленатая по рукам и ногам, как и учили в советские времена, разглядывала их до тех пор, пока не засыпала.

Так продолжалось некоторое время, пока однажды не пришли к нам гости.

– Да она у тебя косая как заяц! – ахнули они.

– Ничего подобного! – возразила мама. – Врач сказал, все в норме!

Но, заглянув в мои глаза, которые смотрели в одну точку – на кончик носа, мама схватилась за голову. Оказалось, это из-за игрушек, постоянно свисающих гирляндой над кроваткой. Игрушки убрали. И, как гневно я ни хныкала, назад не вернули. Работа глаз постепенно восстановилась, и они перестали косить.

Но следом произошел еще более забавный случай, который едва не довел матушку до сердечного приступа: я заснула с яркими, словно синие сапфиры, глазами, а проснулась с карими.

Мама долго меня трясла, пытаясь таким образом восстановить первоначальный цвет глаз, а потом оставила в покое, села на стул и горько заплакала.

Из синеглазой розовощекой принцессы я стала самой обыкновенной девочкой с карими глазами.

Нить жизни, вплетенную в ткань моего времени, я начала ощущать с полутора лет.