Ослиная Шура
Шрифт:
Шура вышла из машины, сделала несколько шагов до края обрыва и сразу увидела камень. В этом месте от берега воду рассекал песчаный язык косы, а прямо посредине языка лежал, зарывшись в песок голубой камень. Шура сначала даже глазам не поверила, но яркий цвет камня не пропадал. Наоборот, напомнил девушке то небесное сияние, виденное из кельи сквозь прозрачную стену, когда к ней явилась Богородица.
И ещё – камень однажды привиделся во сне, когда ей приснился сказочный маковый остров. Он там, во сне, лежал на такой же песчаной косе, вонзающейся далеко в море, как природный волнорез. Значит, Богородица тогда ещё посулила эту загадочную встречу с камнем?
Сзади подошёл
– Ну, вот он. Что, не ожидали?
– Не знаю… – Шура даже не могла найти слов, но камень чем-то всё-таки поразил её в самое сердце. – Может, спустимся к нему?
– Конечно, – согласился Михаил Кузьмич. – Ступай по этой тропиночке. А я пока в моторе покопаюсь, так что, сколько хотите, столько и общайтесь.
– С камнем? – удивилась Шура.
– А там увидите, кто с кем, – добродушно ухмыльнулся староста. – Может быть, пообщаетесь, а, может быть, и ничего. Мы камню приказать не можем, а вот он нам иной раз указ даёт. Иди, самой разобраться надо: нужен ли камень и нужна ли ты ему?
Напутствие Михаила Кузьмича было, мягко говоря, довольно оригинальным, но Шура не подала виду. Она просто принялась спускаться вниз по утоптанной тропинке – похоже, паломников к камню было множество. Что же он такое?
Тропинка была более чем удобной и спуску особо не препятствовала. Камень не вызывал поначалу никаких опасений, что поделаешь? Камень он и есть камень. Правда, песок, в котором покоилась голубая глыба, был довольно вязким, непроходимым, похожим на зыбучий.
Шура глянула вверх, где оставался её автомобильный болид вместе с водителем. Но отсюда никого не было видно. Поэтому оставалось единственное общение, обещанное девушке ранее.
Всё-таки голубой цвет осевшей в песке глыбы не давал покоя Шурочке не просто так, будто бы и не камень вовсе, а самое настоящее благословение на встречу с чем-то необычным, непознанным.
Шура непроизвольно коснулась поверхности камня ладошкой – то ли погладить захотелось, как послушного щенка, то ли ещё чего, но касание оказалось удивительным, если даже не неприятным. Голубой огромный камень был горячим. Очень горячим. Тут же над озером прозвучали ноты какой-то обворожительной музыки, словно голос самого камня звучал, отражаясь от воды.
Девушке это показалось странным, и тут же захотелось коснуться шероховатой поверхности снова. Она попыталась погладить камень кончиками пальцев, только его тепло было всё-таки нестерпимым. Сверху послышались голоса. Подняв голову, девушка увидела над обрывом толпу мужиков, неизвестно откуда взявшихся в этаком диковинном, но полупустынном месте. Да и одеты они были в какие-то старинные кафтаны. А промеж них вверху на взгорке лежал камень. Тот самый, голубой. Шура обернулась. Камня рядом с ней на песке уже не было. Исчез.
– Василий-су, ты мужиками чё жа не понукаешь, – раздался голос одного, одетого в красный суконный воистину стрельцовский кафтан. – Камень-то стервозный утопить надобно. Он жа Безбожный сатанинский подкидыш – сам дьяк глаголет! Так чё жа нам-то супротив идти? Гони мужиков, бездельник!
Василий послушно огрел зажатой в руке камчой [76] собравшихся возле камня мужиков, которые ничуть не возражали насилию. Наоборот, постарались послушно и натужено свалить камень с обрыва. Один из навалившихся на цветную глыбу мужиков поскользнулся и угодил прямо под сдвинувшийся с места и уже перевалившийся с боку на бок камень. Послышался хруст костей. Бедолага закричал, дёрнулся несколько раз, но на задавленного даже никто и не глянул. Мужики продолжали толкать
76
Камча (ст. слав.) – обычно семихвостая плеть с вплетёнными в концы пулями для пистолей.
– Ну-ка враз.
– Ишшо раз.
– Чё ты, Степаныч, кожилишься? – прорычал один из бьющихся с камнем мужиков. – Этот понивень [77] голубой щас тебя тожа задавит, ушкуйник вычурный.
За «ушкуйника» мужик снова получил камчой по бокам, но видно ему было не привыкать. Он усердно налегал на твёрдые бока камня и думал только, как сбросить его проклятущего в воду. Утопнет – туда и дорога! Неча болярам на глаза попадаться!
На этот раз камень послушно подкатился к обрыву, на секунду замер наверху и рухнул прямо на голову застывшей внизу Шуры. Но удара не последовало. Вероятно, стоявшая внизу оказалась не в своём времени и пространстве, потому что сознание тут же перекинуло её в иной мир. Она перед собой увидела город, выстроенный на кургане, где вершиной являлась цитадель, огороженная отдельной крепостной стеной.
77
Понивень (ст. слав.) – разбойник.
Правда, считать жилым городом этот холм можно было с большою натяжкою, потому что народу вокруг никого не было. Либо город теней, либо тень города. Пустые площади, пустые улицы. Никого. Может быть, и дома пустые? Как же величать эти возникшие перед ней произведения русского исторического фольклора, Шура пока не знала. Да и не у кого было узнать.
Курган хоть и казался живым городом, а всё-таки был совершенно безлюден. Шура озадаченно разглядывала дома и улицы города, в который забросил её оживший камень. А что, собственно, удивляться, ведь Михаил Кузьмич совсем недавно говорил о камне, будто о живом существе, распоряжающимся в этом месте и временем и пространством.
Шурочка снова принялась разглядывать возникший перед ней город. Сразу бросалось в глаза, что строения здесь выполнены из обожжённой глины вперемежку с деревянными столбами – это была какая-то архитектурная диковинка. Внизу кургана громоздились каменные бабы, подпирающие собой мощный косогор, охраняющие то ли вход, то ли выход из мощной крепостной стены, а, может, и то, и другое.
Но эти каменные бабы с городскими глинодревесными строениями, макушкой холма или цитаделью, украшенной огромным дворцом и прилепившейся к нему маленькой, похожей на египетскую, пирамидой, казались единством человека и природы.
Сразу вспомнились московские стеклобетонные билдинги с полимерными крышами, стремящиеся рассечь небо по примеру Вавилонской башни. Стандартные столичные высотки никогда не сравняются по изящности и неповторимости с любым зданием, построенном предками. Интересно, кто же тогда недалёк в строительстве и познании мира?
Шурочке стало обидно, что в огромном мегаполисе, недаром получившим звание Третьего Рима, почитается чаще искусственное, чем природное, истинное. Даже каменные бабы тут чужими не были. А родная Москва, уникальный город по архитектуре, по своеобразной житейской ауре постепенно превращалась в стандартный американизированный Москвабад со множеством нерусских рекламных надписей на почти иностранных витринах и отирающих углы азиатов «с раскосыми и жгучими очами», наводнивших столицу с позволения продажных государственных чиновников во главе с мэром.