Основание Харькова (старинное предание)
Шрифт:
Начались расспросы, что происходило в Киеве по уходе их; как пани Софья знатно одурила яснейшего пана воеводу и сбила его с панталыку, заставив его посылать погоню чёрт знает куда и чёрт знает за кем. Как потом уже он, Муха, по всегдашней привязанности своей к бывшему панычу Квитке, сплёл свою басню и, готовую погоню удержав, вызвался сам ехать и обещался непременно схватить беглецов и представить их воеводе.
— Вот для этого случая, государь мой любезный! — так пересказывал Муха. — Я выбрать-выбрал самых моих вернейших приятелей. Мы все пятеро были как пять пальцев на руке. Вы, панычу... или, извините, пане... вы их и не знали, но по прощению моему у вас замолвить замовляли иногда слово у
Пожалуйте же. Вот, как мы выехать-выехали из Киева, то и назначили себе, воротясь всякий себе выбранною дорогою, съехать-съехаться уже назад в Переяславль. Нам крепко обрыдло умничанье над нами ляхов, и как мы себе бессемейные, то мы и положили искать места, где будет нам лучше: коли наехать-наедем вас, то с вами хоть в. самую Москву; а не встретим вас, остаться, где бог приведёт, у москалей. И так-то послать-пославши за глаза ясновельможному пану воеводе киевскому, от каждого из нас по крученой дуле, пуститься-пустились в свой путь.
Съехавшись в Переяславле и не отыскавши следов ваших, мы пуститься-пустились такою же хитростию, всегда назначая собираться в полковом городе. Собираться-собирались, но про вас нигде ничего слышать не слыхали. Мудро вы замотали свой след. В Ромне мы сошлись с знакомым парнем, также пустившимся из Киева на божий свет и на вольную свободу. Мы будто ничего не знаем, да и выспросили всё, что нам нужно.
— Знаете ли, господа мои любезные, что там случиться-случилось. Пан воевода взять-взял себе другую жену, а про вас, пани, сказать-сказал: «Кеды затопила свою глову за москалем, нех пропада; бендзе мець з млодою коханкою лепших цурок, неж она была».
Тут мы уже пойтить-пошли свободнее. Нигде о вас не слышали, да вот в ближнем хуторе что-то нам помаячить-помаячило, как будто что-то сдавалося на вас. Как вот и дал нам бог вас найтить-найти.
Угостив, сколько мог, Андрей гостей своих, всё однако ж признал нужным брать все предосторожности; для этого он распорядился, чтобы каждый из пришедших расположился бы зимовать в особом сотенном селении, все по пути в Ромен; и чтобы каждый, заметив что опасное для них, давал бы знать близживущему товарищу; и таким образом о всякой опасности Андрей был бы извещён заблаговременно и успевал бы брать все предосторожности.
Но все их распоряжения были напрасны. Андрей с женою провели зиму весьма покойно; а чуть лишь вскрылась весна и устроились переправы чрез большие реки, они пустились в дальнейший путь на Белгород. Муха с товарищами, запасшись добрыми конями и надёжными пистолями, препровождали повозку, в которой ехала их молодая пани. По причине её положения переезды были невелики. Всё шло благополучно.
Уже караван наш, впрочем, всегда удалявшийся от больших дорог и значущих селений, переправился чрез реку Ворсклу, как путешественники начали замечать, что их преследуют и наблюдают за ними. Вчера и сегодня один и тот же человек нагонит их, присматривается к ним, поскачет вперёд, взъедет на курган, выглядывает кого-то и скроется; немного времени спустя опять покажется и всё то же да то же. Немедленно составлен был совет. Мася и слышать не хотела, чтобы преследовать соглядатая; ужасалась также, если нападут на них и должно будет её Андрею защищать её и себя. В такой крайности решились, оставя все дороги, ехать прямо, по догадкам, где должен находиться Белгород или другой какой из вновь построенных по линии городов, о чём они все знали от бывших на новой линии людей. Для большего удобства к достижению цели ехать ночью, по звёздам, а днем скрываться в лесах. Муха взялся быть вожатым. Призвав бога в помощь,
Они большею частию всё шли пешком, ведя в руках коней своих; одна Мася, от возрастающей слабости в её положении, ехала на телеге, но лишь путь становился хоть мало беспокоен, муж брал её на руки и нёс со всею осторожностию, пока встречалось ровное место; проходимые ими места были вовсе необитаемы; степь, леса, реки, пески, попадавшиеся на пути озёра, болота, иногда тёмная ночь — всё это затрудняло путь их и не дозволяло им утешиться мыслию, что они скоро найдут жилище.
В один день, и именно 24 июня, в праздник рождества крестителя, караван наш к утру, переправясь чрез речку, расположился отдыхать в тенистой берёзовой роще, окружённой дикими черешневыми, вишнёвыми садами; впереди, к востоку, шла ровная степь, направо, за рекою, густой сосновый бор, место дикое, едва ли когда проходимое человеком, но положением своим и окружными видами манящее к отдыху; тут Мася, придя в совершенную слабость и изнеможение, решительно объявила Андрею, что она далее не может ехать и располагает, что бы ни случилось с нею, здесь ожидать решения своей участи.
Встревоженный Андрей немедленно приступил к распоряжению. В тот же день наскоро сплели из ветвей шалаш (первое поселение), покрыв его листьями, травой, вблизи найденным камышом, и в нём поместили слабую Масю. Потом Муха с тремя товарищами ускакали на конях вперёд в разные стороны с тем, что если кто из них найдёт какое селение и не в дальнем расстоянии, туда на руках перенести Масю; но если селение будет отдаленно и Масю доставить туда к вечеру будет невозможно, то из селения пригласить женщину, необходимую в таком случае и хотя бы уже сколько-нибудь понимающую дело, для коего она будет призвана, и поспешнее привести её к страждущей.
К вечеру из посланных никто не возвратился, но и Мася казалась так покойна, что Андрей, успокоясь духом, ходил в окрестностях этой рощи, любовался местоположением, отыскал две реки, кои, соединясь вместе, составляли одну, протекавшую близ того места, где они основали временное свое пребывание. Как же еще и утром посланные не возвращались, то Андрей удостоверился, что вблизи нет никакого селения, а потому по причине Масиного положения они должны будут остаться здесь на несколько дней... К удивлению своему, он нашёл, что эта мысль не огорчила его; напротив, ему казалось, что если бы он и должен был когда-либо оставить это место, то ему было бы грустно...
На другое утро он был погружён в размышления о чём-то и всё ходил в окрестности. Положение Маси его не тревожило; она была покойна, бодра и до того крепка, что без всякого отягощения готовила сама обед из рыбы, которую наловить в ближней реке умудрился оставшийся спутник их.
— О чём ты так задумываешься, мой милый Квитка? — спросила Мася, ласкаясь к мужу. — Всё ходишь один и всё рассматриваешь по сторонам. Здесь мы в совершенной безопасности. Если тревожишься обо мне, то напрасно: я уже так отдохнула и укрепилась, что если бы воротился Муха с товарищами, то я могла бы пуститься в дальнейший путь. Однако скажу тебе... если бы не моё положение, я бы не вышла отсюда; так хорошо здесь.
Андрей поцеловал жену и сказал: — Как ты утешила меня, неоценённая Маничка!.. Дал бы бог возвратиться товарищам с чем нужно, тут я что-то вам предложу.
Поздно к вечеру из посланных прежде всех воротился Муха. Ему посчастливилось как-то напасть на городок, т.е. на большое пространство, обнесённое частоколом, с неглубоким рвом, выстроенный ещё при царе Иоанне Васильевиче, для наблюдения за движениями татар, иногда внезапно нападавших на пограничные города России. Городок этот был при реке Донце, назывался. Чугуев, и в нём обитали несколько стрельцов и дворян низшей степени, так называемых «боярских детей», с семействами. Они, прослужа здесь уречённое для них время и дождавшись смены, возвращались на прежнее жилище в Москву.