Основатель христианства

Додд Чарльз

Однако кроме нравственного учения, по сути своей обращенного ко всем, мы видим слова, обращенные непосредственно к ученикам как живой общине, которую можно сопоставлять с другими сообществами: "Вы знаете, что те, которые считаются начальниками над народами господствуют над ними, и вельможи их показывают над ними свою власть; но не так между вами. Но, кто хочет стать великим между вами, пусть будет вам слугой; и кто хочет быть между вами первым, пусть всем будет рабом". Тема эта повторяется поразительно часто. Очевидно, для Иисуса она была краеугольным камнем, на котором покоилось все учение об угодном Богу устройстве общества. Приведенные выше слова, как говорят евангелисты, были вызваны тем, что среди Двенадцати зародилось соперничество. Перед нами, похоже, картина того, как эти люди, пытаясь создать настоящую общину, бредут вслепую, спотыкаясь о естественные человеческие слабости. Конечно, они преданы делу Иисуса и все оставили ради Него — а значит, в них почти нет своекорыстия и они преисполнены жертвенности. Однако понятно, что такие люди порой испытывали вполне простительное желание — вести других, встать впереди. Да и дурно ли добиваться первенства, если это первенство служения? О каком-либо ином первенстве и речи быть не могло, оно несовместимо с тем, как мыслил Иисус Народ Божий. Рассказывают, что однажды Он подкрепил

урок собственным примером, взявшись вымыть ноги ученикам (почти повсеместно это делали рабы). Он спрашивал: "Ибо кто больше: возлежащий или служащий? Не возлежащий ли? А Я посреди вас — как служащий". Эту мысль о первенстве самоотверженного служения следует понимать как применимую не только к отношениям отдельных людей в общине, но и к роли общины в мире. Обычно мессианскую идею трактовали как царство Мессии над Израилем и господство Израиля над другими народами. "Мессия" Нового Израиля — слуга всем, и Новый Израиль должен так же служить в мире.

Во всей своей полноте требования к Двенадцати как к ядру новой общины открылись, когда Иисус решил вести их в Иерусалим. Там собрались враждебные силы, в чьих руках была власть. Всякому было ясно, что идти туда — истинное безумие. Те, кто пошел с Иисусом, должно быть, не питали иллюзий. Преданность Его делу значила в тот час больше, чем тогда, когда Он призывал их оставить дом и прежнюю жизнь. "Если кто приходит ко Мне и не ненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а также и души своей, не может быть Моим учеником. Кто не несет креста своего и не идет за Мною, не может быть Моим учеником". Так у Луки. Матфей приводит это речение несколько иначе: "Любящий отца или мать более Меня недостоин Меня; и любящий сына или дочь более Меня недостоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мною, недостоин Меня".

Скорее всего Иисус намеренно выбрал те резкие и крайние слова, которые мы читаем у Луки. Он призывал добровольцев, которые от всего отрекутся. И о таком отречении от жизни говорит еще раз, очень сурово и прямо. Слова "нести крест" не были просто метафорой. Римляне распинали мятежников. Преступника обычно заставляли нести к месту казни крест, на котором он должен был умереть. Именно эта картина рисовалась в воображении тех, кто слушал Иисуса. Они сознавали, что в Иерусалим надо будет идти, как осужденным, с петлей на шее. Казнью должен закончиться этот путь для Иисуса, и Он призывал их разделить с Ним такую участь. "Можете ли пить чашу, которую Я пью, или крещением, которым Я крещусь, креститься? Они сказали Ему: можем".

Заметим, что призыв "нести крест" обращен к тем, кто вызвался пойти с Иисусом именно в Иерусалим. Иисус не ждал, что все, уверовавшие в Него, пойдут за Ним на это обреченное дело, и не собирался изгонять оставшихся из новой общины. Но за словами о кресте лежит призыв ко всякому: "Ибо, кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее; кто же погубит душу свою ради Меня и Евангелия, тот спасет ее".

Иоанн приводит это речение в особенно многозначительном контексте. Мы видели, что мысль, выраженная в притчах о семени и жатве, — самая главная из идей, относящихся к возникновению Народа Божьего. У Иоанна есть другая притча, в которой эта мысль сильно углубляется: "Если зерно пшеничное, упав на землю, не умрет, оно останется одно; если же умрет, приносит много плода". И далее, как бы вторя Луке (вспомним слова об отречении от собственной жизни): "Любящий душу свою губит ее, и ненавидящий душу свою в мире сем в жизнь вечную сохранит ее". Отвержение себя — это начало начал, без него невозможна та преданность Богу и Его Царству, которой требует Иисус. В чрезвычайных, обстоятельствах эта преданность может обернуться мученичеством; однако она же сопутствует любому подлинно нравственному поступку. Мы видели, что в основе замысла о новом Народе Божьем лежит принцип: "Умри, чтобы жить". Вот она, модель грядущего Израиля, воплотившаяся в общине последователей Иисуса. В них Народ Божий умирал, чтобы снова жить.

Как и предвидел Иисус, поход в Иерусалим не кончился миром. Когда напряжение достигло высшей точки, Он собрал Двенадцать для совместной торжественной трапезы. В конце ее Он передал по кругу чашу с вином и сказал: "Эта чаша есть Новый Завет в крови моей, за вас изливаемой" или что-то другое, но очень похожее (есть несколько вариантов предания). Мы еще поговорим об этих в высшей степени содержательных словах, а сейчас нас больше всего занимает слово Союз ("завет"). Основной постулат еврейской религии гласит, что статус Израиля как Народа Божьего основывался на "завете", которым это сообщество людей посвящалось на особое служение Богу. В шестом веке до Р. X., когда Израиль пал, пророк возвестил о "Новом Союзе", которым будет создан Новый Израиль на развалинах прежнего. Во времена Иисуса народом Нового Союза считали себя кумранские сектанты. Следовательно, идея завета-союза, так сказать, учреждающего Народ Божий, была тогда в ходу; и не может быть никаких сомнений в том, что имел в виду Иисус, когда предлагал своим ученикам испить чашу Союза. Он по всей форме назначал их "членами-основателями" нового Народа Божьего.

Но еще не кончилась ночь, как они оставили Его. Иисус схвачен и предан суду, а ученики рассеялись, бросив Его на произвол судьбы. Казалось бы, Новый Израиль растаял, едва родившись. И тут возникает серьезная историческая проблема: как же тогда появилась христианская Церковь? Ответили на это первые христиане (а кому же знать, как не им.), и ответ их таков: Иисус вернулся к ним живым после смерти. Он вернулся и тем простил их — позволил снова занять то место, которого они лишились, предав Его, Рассказ об этом в конце четвертого Евангелия трогает необычайно. Петр ловил ночью рыбу, ничего не поймал и встретил на берегу воскресшего Иисуса. Как сообщают Евангелия, во время судилища он решительно отрекся от своего Учителя. С тех пор Петр уже не видел Его в живых до того утра на озере. Смысл их беседы, должно быть, передают слова евангелиста Иоанна: "Когда они позавтракали, Иисус говорит Симону Петру: "Симон, сын Иоанна, ты любишь Меня?"... Петр говорит Ему: "Да, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя". Иисус говорит ему: "Паси Моих ягнят". Потом Он добавил: "Следуй за Мною!". Этими словами отступник возвращен туда, откуда вышел, он может начать все заново, его неверность изглажена. Это — образ свершившегося с "малым стадом", которое олицетворяло новый Народ Божий. Да, оно рассеялось так, словно и не было ничего раньше; но вот воссоздано заново прощением — и возникает Новый Израиль, который виделся пророкам как воскресение из мертвых.

Так родилась Церковь, и она не забыла, что первыми ее членами были неверные люди, обязанные своим местом одной лишь милости Того, с Кем так дурно обошлись.

 VI

 Мессия

С

точки зрения историка, единственный очевидный результат всей жизни и деятельности Иисуса — появление особого сообщества, Церкви. Сообщество это считало, что продолжает призвание Израиля — быть "народом Бога", но видело в себе новый Израиль, основанный "Новым заветом" ("Союзом"). Образовала его не идеология и даже не вера, а личная привязанность к самому Иисусу. Как именно был Он связан с Новым Израилем ранней Церкви, можно судить по тому, что Его называли взятым из предания словом "Мессия", т.е. "помазанный". Переведенное для грекоязычной среды буквально — "Христос", оно тем не менее не стало общепонятным, и вскоре его стали воспринимать как имя собственное. Однако в Евангелиях это слово большей частью употребляется в своем первоначальном смысле, и нам бы следовало держаться именно древнееврейского варианта как напоминания о том, что "Христос" или "Мессия"не имя и не богословский термин, а определение исторической роли. Иоанн, завершая свое Евангелие, говорит, что писал, — дабы укрепить веру в то, что "Иисус — Мессия". Это же могли бы заявить и другие евангелисты. Тем более удивительно, что передавая слова Иисуса и повествуя о Его деяниях, они сравнительно редко именуют Его Мессией, да притом еще не всегда ясно, какой вкладывают в это смысл. Сам Он называет себя Мессией только однажды — в четвертом Евангелии2, но даже здесь это сделано негласно. Более того: похоже, что Иисус не любил, когда Его так называли, хотя не всегда мог этому помешать. Не отвергает Он это именование только дважды Один такой случай описан тремя первыми евангелистами. Иисус где-то наедине со своими учениками, за пределами иудейской Палестины, неподалеку от так называемой Кесарии Филипповой. Он спрашивает учеников, что о Нем говорят люди Ученики отвечают. Тогда Он спрашивает снова: "А вы кем считаете Меня?" Петр говорит: "Ты — Мессия". Дальше наши источники расходятся. По Евангелию от Марка (которому следует Лука), Он "приказал, чтобы они никому о Нем не говорили". У Матфея иначе: Иисус одобряет Петра, но предупреждает остальных (как и у Марка), что никому не следует слышать, как Его называют Мессией. В Евангелии от Иоанна, кажется, сцена та же, однако передана не так явно, хотя основной смысл уловить можно. Петр не произносит слова "Мессия", он говорит: "Мы верим и знаем, что Ты - Святой посланец Божий". Слова здесь другие, но они близки. "Помазание" (без которого нет и Помазанника) — это посвящение; а "посвященный" и есть "святой" . На всей беседе какой-то покров таинственности. Хотел Иисус называться Мессией или нет? По Евангелию от Матфея — хотел, но с оговорками. Если же следовать Евангелиям от Марка, Луки и Иоанна, то можно сказать лишь, что этого именования Он не отвергал.

Теперь рассмотрим второй случай. По трем первым Евангелиям, когда Иисуса привели на допрос к первосвященнику, тот прямо спросил Его: "Ты Мессия?" У Марка Иисус ответил: "Я". У Матфея: "Это ты сказал" (перевод дословный; полагать, что такова общепринятая форма утвердительного ответа в греческом, арамейском или древнееврейском, у нас нет оснований; мы могли бы перефразировать это следующим образом: "Считай так, если хочешь"). В Евангелии от Луки читаем, что Иисус вообще не ответил. "Ты — Мессия?" — спрашивает первосвященник, а Иисус резко парирует: "Если Я вам отвечу, вы не поверите". В Евангелии от Иоанна сцена у первосвященника не описана, но отголоски ее заметны в том месте, когда Иисусу при народе бросают вызов почти теми же словами, что и в Евангелии от Луки: "Доколе будешь Ты томить душу нашу? Если Ты Христос, скажи нам открыто." Иисус отвечает: "Я сказал вам, и вы не верите" (очевидно, намекая на то, что Его речи и деяния могли бы открыть им истину). И снова мы спросим: хотел Иисус во время допроса признать, что Он Мессия, или нет?

Дело, быть может, прояснится, если мы внимательнее взглянем на последовавшее за допросом. Нам неизвестно, что там было — официальное расследование в суде или дознание перед народом; но вполне очевидно, что к римскому наместнику Иисуса ответа! после этого. Тогда священнослужители уже склонялись к обвинению Его в том, что Он называет себя "царь евреев". Конечно, формулировка обвинения была предназначена для римлян. Между собой священнослужители едва ли произнесли бы эти слова. Скорее они говорили бы, что Он лжет, называя себя "помазанным" царем евреев, то есть Мессией. На допросе у Пилата Иисусу был задан вопрос: "Ты Царь Иудейский?", и Он ответил (во всех Евангелиях ответ приводится один): "Ты говоришь" (то есть: "Что же, пусть будет так, если тебе угодно"). Отказавшись отвергнуть обвинение, Иисус подтвердил его, и это все решило. Во всяком случае, Он сам дал повод вынести Ему смертный приговор за объявление себя (как сказали бы евреи) Мессией.

Мы уже видели, что саму идею мессианства толковали по-разному, но понятие это было всегда связано с особым призванием и судьбой Израиля, избранного народа. Евангелия сообщают нам, что Иисус решил под своим началом воздвигнуть Новый Израиль. Он сказал, кому быть первыми членами будущего сообщества, принял их в свой Новый Союз, создал новый Закон. В этом и состояло Его призвание. Пусть Он и не вполне соответствовал тогдашним представлениям о Мессии, но иначе дело Его не назовешь. Отказаться от этого дела Он не мог, не мог отрешиться от сопутствующего ему авторитета, и потому, когда Его спрашивали прямо, не мог просто отвергнуть и титул. Однако слово это Его смущало, и Он не хотел, чтобы Его называли так на людях, пока наконец Его не вынудили уступить. В народном сознании мессианство связывалось с политическим и военным статусом "Сына Давидова". Иисус ни в коей мере такую роль. Любые намеки на то, что Он этого хочет, мешали истинному его делу и даже были опасны. Он взывал к своему народу не для того, чтобы присвоить себе царский титул. И все же звание, от которого Иисус не смог отречься даже ради собственной жизни, что-нибудь для него да значило. Для себя, в своем понимании, Он был Мессией. Следовательно, мы вправе сформулировать вопрос иначе: не "говорил ли Иисус, что Он — Мессия?", а "каким же Мессией Он себя считал?" Быть тем Мессией, которого ожидала толпа, Его не прельщало. Тогда каким же? В Кесарии Филипповой, когда Петр провозгласил Его Мессией, Он в ответ предостерег своих последователей не упоминать об этом открыто и сразу, как им показалось, переменил тему: "начал учить их, что надлежит Сыну Человеческому много претерпеть". (Ниже мы вернемся к загадочному выражению "Сын Человеческий"; в данном же случае примем, что оно означает просто "Я"). Петр удивился и хотел переубедить Учителя: "Упаси Тебя Боже, Господь! Пусть с Тобой этого не случится!" Иисус отвечает неожиданно резко: "Прочь! За Мною, сатана, потому что думаешь ты не о Божьем, но о человеческом". За этим спором стоит глубокое различие во взглядах. Для Петра мысль об отвержении и муке совершенно несовместима с призванием Мессии; и большинство тогдашних евреев мыслило так же. Мессия — победитель, а не мученик, его не отвергнут, а провозгласят царем Израиля. Именно это говорилось в Писании.