Основатель службы «Диалог»

Борянский Александр

— Лучше б поволокли, — сурово сказал Болотников. — Ц-царевич!..

За окнами послышался какой-то шум.

— Опять драка, — проговорил Телятевский.

Болотников отвернулся от окна. Взял со стола огромную чарку с квасом, одним махом выпил. Ухнул. Взглянул на князя.

— Пойду на стену, — сказал, — к Калужским воротам. Погляжу на Васькино войско.

Солнце ненадолго выглянуло из-за плотных облаков и осветило все: и речку внизу, и вражескую рать, и крепостные стены, и башню над воротами, и саблю на поясе Болотникова — таким ласковым и таким неподходящим сейчас светом. И на какой-то миг показалось

Болотникову, что не брать город измором пришли сюда сто пятьдесят тысяч человек под предводительством Шуйского, а так, — прогуляться в чистом поле, поглядеть друг на дружку и в конце закатить пир, да такой, чтоб на всю Русь хмельной браги хватило. Но надрывисто закашлялся кто-то из стоявших за спиной охранников, и воевода опомнился. Все это, конечно, не так. Он широко вдохнул полной грудью, с тоской посмотрел на северо-запад и прошептал:

— Где ты, Димитрий? Где ты?..

Опустив голову, задумался. «Да и есть ли вообще?»

Тяжко без царя. Одиноко. Самому царем быть, конечно, заманчиво. Да легко ли?.. А с таким «царевичем», каков «Петр Федорыч», и подавно. Бывает ли парча из сермяги? Вряд ли.

Большое войско собрал Шуйский против восставших. У Болотникова сейчас в стенах Тульской крепости было впятеро меньше. Но крепость была сильна, надежда и запасов для Болотниковой рати хватало. Другое дело для тулян жителей города. Да, другое дело… Особенно… особенно если перегородят речку Упу, как о том донес лазутчик, побывавший в лагере Шуйского. Тогда вода поднимется и затопит амбары, лавки, склады. Тяжко будет в городе. Но к Туле должно подойти подкрепление, оно уже идет, все уверены в этом. Главное — отсидеться, главное — выдержать. Помощь уже в пути. И тогда вся Русь погуляет.

«И тогда вся Русь погуляет, — застряло в голове Болотникова. Откуда-то изнутри звучало: — Погуляет… вся… Русь…»

А и в самом деле — должна же Русь когда-нибудь хорошо погулять. Вся!

Он сидел в позе лотоса, уткнувшись в стену невидящим взглядом. Два вдоха и два выдоха в минуту. Мыслей нет, они растворились в покое. Хотя, конечно, не до конца растворились; если бы он умел в заданные моменты совсем не думать, он был бы уже не человек, а бог. Ловить промежутки между мыслями… Ловить промежутки между… Это опять-таки мысль, когда осознаешь, что ловишь промежутки между мыслями, уже ничего не можешь поймать.

Вдох.

Выдох.

Он взял в правую руку приготовленный шприц с питательной смесью. Игла легко, привычно вошла в вену.

Он встал, кинул прощальный взгляд в окно и надел на голову красный обруч. Лег и откинулся на спину. К каждому своему движению он относился уважительно, как к священному таинству, как к молитве.

Закрыл глаза.

— Ну, понеслись, — еле слышно прошептали губы.

Чистый горный воздух кружил голову. Бенью заметил, как, широко распластав крылья, над миром парит горный орел.

На этот раз Иванчук явился вовремя.

— Пришел порадовать, — сразу заявил он.

— Ну?!

Иванчук спрятал усмешку. Бенью понял, но виду не подал. Дело в том, что в Контрольной Службе это «ну» копировали кто как мог. Бенью не обижался — в конце концов, если ты становишься объектом шуток — значит, ты хорошо известен. «Ну» Бенью имело около 30 интонаций; услышав одно это «ну» можно было понять, какое у Бенью в данный момент настроение.

— Ну?! — жизнерадостно прогудел Бенью.

— Есть след. След исходит из Калуги-0.

— «Ковбой»?

— «Ковбой»!

Первичное направление — 0,75 северо-запад. Однако во время действия «Ковбоя» в зоне наблюдались очень слабый Красный бриз и довольно мощное Голубое завихрение.

— След, естественно, не фланирующий?

— Куда там. Прорывы в районе плоскостей 65/XXI-АНР 1,1, 78/XX-АР 0,67 и 77/XIX-АА 3,03. Между прочим, Голубое завихрение оставляет ему возможность попасть в Петроград-1917,4/XI.

— Так, ну это уже наглость. Искать в Петрограде-1917 не дай бог. Тем более, что он там уже был минимум два раза.

— Красный бриз мог бы его развернуть на юго-восток. Но, сами понимаете, пользоваться Красным бризом…

— Да, плыть в лодке без руля и без весел. Хотя от него всего можно ожидать. Что еще?

— Да вроде все. И так немало. Кстати, тот нарушитель со «Скороходом». Знаете, кто?

— Кто?

— Дочка Марианны Жерар. Шестнадцать лет. Отправилась к Назир-шаху в гарем.

Бенью улыбнулся.

— И смех и грех. Ладно. Значит, такие будут указания…

Бенью на секунду запнулся.

— Иванчук, — сказал он уже другим тоном, — а ну скажите-ка еще раз, в каких плоскостях прорывы?

— 65/XXI-АНР 1,1, 78/X-АР 0,67 и 77/XIX-АА 3,03.

— Вот! — остановил его Бенью. — Вот: 77/XIX-АА 3,03. Кстати, где след заканчивает фланацию?

— Между плоскостями 4/XVII и 8/XVII. Там тоже есть что-то похожее на прорыв 7/XVII-АК 6,8, но чересчур слабо выражен.

— Далековато, — Бенью с сомнением покачал головой. — На остаточной энергии?.. Нет, для «Ковбоя» далековато. Еще с таким раскладом… 77/XIX-АА 3,03 — вот что нам нужно. Ну, Иванчук?

— Что «ну»?

— 1877 год, Калуга. Это же Циолковский! Понимаете? С этим человеком главное угадать, куда его понесет. Но я, слава богу, играю против него не первый год. В 1877 году Константину Эдуардовичу Циолковскому исполнилось двадцать лет. Время сомнений и мечтаний. Это то, что он любит. Циолковский, Иванчук! Константин Эдуардович!

И Бенью победно вскинул руку.

— Ну что, воеводы, — сказал Болотников. — Давайте совет держать, как нам с Упой быть. Перегороду рушить надобно.

За деревянным столом напротив Болотникова сидели князья Шаховской и Телятевский, казацкий атаман Илейка Муромец, который настойчиво величал себя «царевичем Петром Федорычем», пару его сотников, а также давнишний товарищ Болотникова Алеша Светлый. Князья сидели насупившись; Шаховской сосредоточенно крутил ус, Телятевский держал в левой руке кубок с вином, правой подпирая подбородок. Илейка Муромец пытался глядеть на всех свысока, старательно изображая «царевича». Алеша пожирал Болотникова доверчивыми голубыми глазами.

Все молчали.

— Кто как мыслит? — Болотников вопросительно обвел всех тяжелым взглядом.

— Ясное дело: рушить перегороду, — слабо отозвался Алеша.

Князья молчали.

— Ваське Шуйскому кузькину мать! — вдруг рявкнул царевич Петр, бешено вращая черными зрачками.

Шаховской тяжело вздохнул. Болотников выжидающе смотрел исподлобья.

— Конечно, можно сделать вылазку, — сказал Шаховской. — Но они этого наверняка ждут. А коль ждут — значит, приготовились не хуже нашего и отпор сумеют дать достойный. Посему выжидать следует. Царь Димитрий уже в пути. Не пройдет и двух месяцев, как он будет под стенами Тулы. Вот тогда, как верно заметил Петр Федорыч, и наступит для Шуйского судный день.