Основатели
Шрифт:
— Ради всего святого, заткнись, — простонал Годрик.
Заставляя себя не прислушиваться к омерзительному запаху — и не задумываться о том, что этот запах источает, — они вышли на открытое пространство, окруженный угрюмыми домами пятачок утоптанной земли с общей печью и колодцем. В самом центре чернел деревянный столб — и нечто к нему привязанное.
— Что это? — прошептал испуганный Бени, юркнув за спину Элазара.
Они медленно подошли ближе. Среди домов уже сгущались сумерки, но здесь еще оставался бледнеющий солнечный свет — и в этом свете они разглядели почерневший, обуглившийся
— Бедняга, — сказал сердобольный Годрик. — Наверно, это была его хозяйка.
Услышав его голос, пес опять приподнял голову и вопросительно взглянул на Годрика, силясь его понять; оглянулся на мертвую хозяйку, обежал вокруг столба и отошел на несколько шагов в сторону, словно звал ее с собой. Постоял так, повиливая опущенным хвостом и весь дрожа, — под плешивой шкурой заходили ребра, — но вскоре, видя, что хозяйка не желает уходить, послушно вернулся на свое место у ее ног.
Бени порылся в повозке и бросил псу сухарь.
— Не приманивай его, — сказала Реувен.
Пес заметил сухарь и жадно на него уставился, но не подошел — трусил.
— У нас самих скоро не останется еды, а ты раздаешь ее собакам, — фыркнул Элазар.
Потрясенные, они стояли перед потемневшим от копоти столбом и рассматривали обгоревшие останки безымянной женщины. Сама по себе смерть ни для кого из них не была в новинку — но здесь их глазам открылось нечто иное, нечто необъяснимое в своей жестокости и оттого пугающее.
— Они казнили человека, — задумчиво проговорила Реувен. — Сожгли заживо. Но почему? Разве смердам дозволено устраивать казни?
— Не дозволено, — сказал Элазар. — И если они ее сожгли, то где поленья или вязанки хвороста? Должны были остаться хотя бы головешки.
— Она была ведьмой, — раздался позади них слабый голос.
Это был голос словно из потустороннего мира — во всяком случае, так показалось Элазару и его спутникам. Элазар и Реувен обернулись, молниеносно выхватив палочки; Годрик обнажил меч. Они замерли, вглядываясь в сумрак, и поначалу никого не увидели; но через несколько мгновений в густой тени одного из домов различили человека. Он сидел на земле, прислонившись к стене — так, словно уже не мог подняться.
— Она была ведьмой, — повторил он, с трудом приподнимая руку и указывая на сожженную. — Это она прокляла нас, обрекла на мучительную смерть — так сказал тот проповедник, что был здесь недавно. Он узнал это по тому, что она единственная из всей деревни не заразилась. Ноэл из Лонгботтома — так звали того монаха. Он сжег ведьму и ушел. Мы — те, кто еще остался жив, — надеялись, что с ее смертью исчезнет и наша хворь, но мы ошибались. Люди запирались в домах, уповая, что болезнь их минует, но проклятие не остановить замками и засовами… В конце концов Костлявая забрала всю мою паству. Я ходил из дома в дом, утешая страждущих и отпуская им грехи,
Элазар произнес заклинание, и умирающий свет солнца захлестнуло колдовское сияние. Теперь они смогли разглядеть, что человек одет как священник и что на шее у него темнеют вздутия, сочащиеся какой-то вязкой жидкостью.
— Чума, — выдохнул Элазар и прикрыл лицо рукавом.
— Дьявол, — Годрик тоже закрыл рукой нос и рот. — Видал я такое в сарацинских землях — даже нехристям не пожелаешь; вот уж не думал, что Черная Смерть и сюда доберется. Этого еще недоставало. Чуяло мое сердце, что не следовало нам заходить в эту треклятую деревню!
— Вот что за запах мы почувствовали — зловоние гниющих тел, — поняла Реувен. — Жители деревни заперлись в своих домах, чтобы пережить эпидемию; но они уже были больны и больше не вышли. Они умерли там, а их тела начали разлагаться… Скорее уйдем отсюда, пока гибельные миазмы чумных тел не сгубили и нас.
Не оглядываясь на испускающего дух священника, они бросились вон из деревни. Элазар жестоко погонял одра, Бени почти бежал, а Годрик изо всех сил старался не дышать. Закат уже залил небо багрянцем, и беглецам, чьи глаза были затуманены страхом, деревня виделась затопленной кровью. Не чуя ног под собой они вырвались, наконец, из гнездилища Смерти и не сбавляя шагу двинулись по дороге, желая уйти от зачумленной деревни как можно дальше. Вдруг Бени воскликнул:
— Послушайте! А где мастер Гринготт?
Путники растерянно поглядели друг на друга.
— Должно быть, он отстал от нас, когда мы покидали деревню, — сказала Реувен.
— Я ни за какие сокровища не вернусь в это чумное место — тем более, ради гоблина, — поспешно проговорил Годрик.
— Я тоже, — кивнул Элазар. — Мы и без того дышали миазмами чумы опасно долго. Если представитель Гринготтов отстал от нас — тем лучше, — и едва Элазар произнес это, как Морхозий появился у него за спиной словно по волшебству.
Годрик развел руками.
— Вот те на! Ты где пропадал, ушастый нечестивец? Поглядите, — он со смехом ткнул в Морхозия пальцем, — у всего гоблинского племени горб растет сзади, а у этого спереди вырос!
И правда, у Морхозия за пазухой проступали очертания чего-то округлого. Это оказалась голова сыра — гоблин вытащил ее и впился в сыр своими острыми зубами.
— Уж не в чумной ли деревне ты разжился этим сыром, окаянный?! — ужаснулся Годрик. — Ты что, хочешь закончить как тот бедолага-священник?!
Морхозий как ни в чем не бывало продолжал уписывать сыр.
— Гоблинов чума не берет, — сообщил он с важностью.
— Верно… Они ее только разносят, — пробормотал Элазар себе под нос. Какое-то время, пока Гринготта не было, Элазар позволил себе лелеять надежду, что тот больше не вернется; и, когда гоблин вновь объявился среди них, Элазар испытал разочарование.
— Как вы думаете, — произнесла Реувен, ни к кому, по сути, не обращаясь, — чуму и в самом деле наслала та ведьма? Если она настолько могущественна, то почему позволила монаху схватить ее и казнить? О, всемилостивый Боже! — вдруг ахнула Реувен. — Ноэл из Лонгботтома побывал в той деревне! Как он там оказался?! В том же месте, почти в то же время, что и мы с вами!