Основной компонент
Шрифт:
– Людвиг, один кофе без сахара и сливок!
– Мне то же самое, – сказал Шпеер и двинулся за мной к столу.
– Два кофе, Людвиг, и пошевеливайся, господа долго ждать не будут!
Мы сели за стол. Хельмут щёлкнул зажигалкой, подержал пляшущий огонёк над фитилями. Свечи затеплились, запахло растопленным воском. Толстяк пожелал нам приятно провести время и засеменил навстречу вошедшим в заведение офицеру и его спутнице в короткой шубке из чернобурки.
– Как меня бесят эти щелкопёры! – Макс недовольно фыркнул, поправляя узел чёрного галстука. – Вся страна трудится
Мне показалось, Шпеер метнул в меня злобный взгляд, но уже в следующее мгновение он сидел как ни в чём не бывало, а лицо его снова дышало спокойствием и холодным безразличием. Я только хотел спросить Макса, зачем он привёл меня в «Тевтонского рыцаря», как возле нашего столика появился одноглазый Людвиг с подносом в руках. Он поставил перед нами чашечки с свежесваренным кофе, прищёлкнув каблуками, кивнул и удалился к себе за барную стойку.
Макс двумя пальцами взялся за причудливо изогнутую ручку, поднёс чашку к губам, сделал маленький глоток.
– Мм-м! Вкусно! Хельмут, чертяга, где-то ещё умудряется доставать настоящий бразильский кофе.
Я тоже пригубил напиток. Кофе и в самом деле оказался приличным на вкус. Во всяком случае, в разы лучше современной быстрорастворимой бурды.
– Проклятые русские! Из-за их невероятного упорства война слишком затянулась. – Макс сделал ещё один глоток и, дзинькнув донышком о блюдце, вернул чашку на стол. – Когда Наполеон уходил из России, самая низкая температура была минус двадцать пять градусов. Прошлой зимой она опускалась до пятидесяти двух, а сейчас стабильно держится на отметке в минус тридцать пять. Такое в Московии бывает раз в полтора столетия. Вы думаете, это знак свыше?
Я пожал плечами и поспешил поднести чашку ко рту. Ещё не хватало мне разговоров о политике. Слишком скользкая тема, особенно с моим знанием дальнейшей истории.
Шпеер тем временем продолжал:
– Русские надеются: морозы помогут им справиться с нашим духом, но в этом и кроется их главная ошибка. Подобные испытания закаляют и воспитывают нацию, она становится более крепкой. Мы не собираемся отступать, временные лишения и тяготы пойдут нам только на пользу. За зиму мы накопим силы, лучше подготовимся к наступлению и уже этой весной возьмём проклятый Ленинград. А там дойдёт дело и до Москвы. Вот увидите, Отто, в середине лета фюрер будет принимать парад победы, приветствуя наши доблестные войска на Красной площади.
Я снова кивнул, старательно изображая из себя патриота. До мая сорок пятого ещё далеко, вести сейчас пораженческие речи – всё равно, что подписать себе смертный приговор. К тому же мне глубоко плевать на веру фрица в скорую победу. Я просто хочу понять, для чего здесь оказался, выполнить предназначение и вернуться в родное время. Но для начала неплохо бы узнать зачем Шпеер вытащил меня из дома.
Я так его об этом и спросил, на что получил ошеломляющий ответ:
– Фюрер ждёт вас у себя в Бергхофе. У него возникли вопросы касательно вашей
– Когда поедем?
Шпеер встал, скрежеща стулом о кафельный пол, чуть сдвинул рукав кителя указательным пальцем и демонстративно посмотрел на часы.
– Сейчас.
– Но позвольте! – опешил я, чувствуя, как заколотилось сердце. – Мне надо подготовиться, взять документы!
– Хочу дать вам совет, Отто. – Шпеер растянул губы в холодной улыбке: – Не стоит испытывать терпение фюрера. Он легко может сменить милость на гнев и тогда… – немец снова оголил зубы, и я заметил, какие у него острые, чуть выдающиеся вперёд длинные клыки.
– Спасибо, Макс, – я тоже встал из-за стола и посмотрел немцу в глаза. Пульс ещё зашкаливал, но где-то внутри организма уже зарождалось глубокое спокойствие. Раз я не могу избежать этой встречи, нет смысла напрасно тратить нервную энергию. – Мы поедем или полетим?
– Любопытство ещё никого не доводило до добра, – резко ответил Шпеер и дёрнул правой щекой.
«Контуженый или неврастеник, или и то и другое», – подумал я, вынимая из бумажника банкноту в десять рейхсмарок, положил деньги на стол и по взгляду немца понял, что не продешевил.
Пока сидели в кафе, город преобразился. Ветер стих. Облака растворились в мазуте неба. Алмазная пыль звёзд вкупе с крупным бельмом луны посеребрили крыши и фонарные столбы. Вдоволь налюбоваться видами ночного Берлина не хватило времени. Не успели мы выйти на крыльцо, как со стороны невидимой отсюда площади послышался нарастающий звук мотора. Вскоре из-за угла вывернул автомобиль с прикрытыми светомаскировочными щитками фарами. Тарахтя двигателем, машина подрулила к кафе и, скрипнув тормозами, остановилась.
Я замер, глядя на плавные обводы крыльев, длинный капот с трёхлучевой звездой над радиаторной решёткой и выпуклую крышу «мерседеса». Это был один из знаменитых на весь мир «фюрервагенов». Я видел их фотки в инете, скажем так, в той ещё жизни, а теперь вот довелось лицезреть легенду немецкого автопрома воочию.
Шпеер легко толкнул меня в плечо:
– Вы что застыли, Отто? Садитесь в машину, фюрер не любит ждать.
Он открыл дверь, подождал, когда я сяду на заднее сиденье, захлопнул её и сел рядом с водителем.
«Мерседес» рыкнул двигателем, заскрипел снегом под колёсами и покатил по ночному Берлину. За окном замелькали чёрные скелеты деревьев и залитые лунным молоком силуэты городских зданий. Чтобы не терять время понапрасну (Гитлер наверняка устроит мне настоящий допрос), я откинулся на спинку удобного сиденья и, под ровный рокот мотора, стал вспоминать всё, что успел узнать из тетрадей Валленштайна.
Итак, барон был единственным отпрыском знатного рода. С детства увлекался как мистикой, так и наукой и в Аненербе попал из-за этих увлечений. В тридцать восьмом году Валленштайн вернулся из Тибета с таинственным обломком. Подробнее изучив находку, он пришёл к выводу, что это осколок древнего артефакта, неизвестно как попавшего на Землю. Может, он прилетел из космоса миллионы лет назад, а может, проник сюда из иного измерения.