Основной закон 2
Шрифт:
Нет, ученые, разумеется, продвигаются вперед. Осторожно продвигаются, по шажочку. А как иначе? С людьми ведь работают. Сумма информации о том, как устроен и работает мозг, неуклонно прибавляется. Но сейчас всего этого знания оказалось недостаточно для того, чтобы вытащить человека из состояния овоща. Мозг ведь не мертв, та же энцефалограмма это показывает однозначно. И надо лишь найти ту единственную точку, которая сработает кнопкой перезагрузки сознания, а потом суметь эту кнопку нажать. А что, если при повреждении мозга в каком-то нужном месте пропала нужная информация? Тогда сознание и радо бы включиться, но не знает, как – у
Мысли Валерика, и без того блуждавшие неведомыми закоулками, окончательно запутались. И это состояние временного помрачения рассудка донельзя раздражало и выводило из себя. Спасли «дохтура» быстрые лёгкие шаги в коридоре. Спутать было невозможно. Да, если не считать пациентов, и не было в доме никого, кроме них двоих: его и Вероники.
– Валер, к тебе посетительница.
Разговаривать на улице было уже холодновато, да и как-то неприлично. Пришлось приглашать:
– Зови в процедурную, там поговорим.
Через пару минут в дверях появилась женщина. На первый взгляд при неярком освещении, даже симпатичная и прилично одетая. Но уже второй взгляд подмечал и тщательно заштопанную дырку на рукаве «городского» пальто, и чуть отличающиеся друг от друга пуговицы, и цыганского золота крошечные сережки-гвоздики, вдетые в уши лишь для того, чтобы не зарастали дырочки. Коротко, почти по-армейски остриженные волосы убраны под старомодный фетровый берет, а толстый слой тонального крема на лице, конечно, маскирует синяки, но не слишком успешно.
Женщина встала на пороге, не решаясь пройти дальше. Руки её жестоко терзали дерматиновую сумочку с закрашенными маркером царапинами. Судя по всему, стоять так она могла долго, и Валерик решил помочь:
– Добрый вечер. Проходите, присаживайтесь, рассказывайте, что вас ко мне привело. И представьтесь, пожалуйста.
На самом деле, узнать посетительницу было нетрудно: та самая Натаха, что днем раньше бегала от своего Антипа. Валерик тут же прикинул ход ожидаемой беседы, состроил на лице умный вид и приготовился рассказывать о состоянии больного, о перспективах выздоровления и прочем. Женщина вошла, затворив за собой дверь, осторожно присела на краешек стула, опустила глаза на несколько секунд и, наконец, приступила:
– Зовут меня Плотвина Наталья Валентиновна. Тут вот…
Она замялась, а потом достала из сумки какую-то вещицу и, быстро поднявшись, сунула её в руки Валерику. Тут же отскочила подальше – наверное, чтобы обратно не впихнул, и вернулась на стул. Вновь уселась на краешек сиденья, как примерная школьница: спина прямая, коленки вместе, сумочка на коленях, руки на сумочке.
– Что это?
Молодой человек взглянул на отданную ему вещь: янтарная подвеска. Сравнительно большая, такие были в моде довольно давно. У матери, помнится, подобная валялся в шкатулке с бижутерией. Кое-где подвеска была поцарапана, в одном месте и вовсе сколота. Явно, это последняя более-менее ценная вещь, оставшаяся у Натахи. Брать её не хотелось, пацана он и без того вылечит – если, конечно, удастся. Но и отказ может обидеть: безделушка ведь явно от чистого сердца отдана. А то Наталья свет Валентиновна еще и надумает себе невесть что: мол, раз доктор отказался подарок принять, значит, дело совсем плохо. Или, что тоже не радует, лекарь обиду затаил, в полную силу лечить не станет. Пришлось оставить подвеску
Натаха же, видя, что доктор заинтересовался подношением, спешно затараторила:
– Вы уж, Валерий Григорьевич, заберите заявление на Антипушку. Его ведь посадят, а он хороший. Он, когда трезвый, мухи не обидит.
– Та-ак… - протянул Валерик, мгновенно накаляясь, словно спираль на старой электроплитке. – Значит, заявление забрать? Значит, хороший?
– Хороший, уж поверьте, - закивала Натаха.
– А скажите, Наталья Валентиновна, где ваша коса?
Натахина рука машинально дёрнулась было к голове, но тут же остановилась.
– Э-э-э…
Женщина принялась соображать, что бы такого сказать, но Валерик слушать её не собирался.
– Коса ваша, дражайшая Наталья Валентиновна, осталась намотанной на кулак вашего хорошего Антипушки. И только чудо, что я успел топор чуток в сторону отвести, иначе ваша голова болталась бы у него на кулаке вместе с косой. И лежала бы в гробу отдельно от тела. Вы спасибо сказать не хотите? Я вам вчера, на минуточку, жизнь спас.
Натаха испуганно посмотрела на «дохтура», который вдруг из милого интеллигентного юноши превратился в злобного парня с ледяным взглядом.
– А про сына своего вы спросить не хотите? Ваш хороший Антипушка ему вчера череп топориком проломил, и если бы не я, его хоронили бы вместе с вами. Сколько раз этот хороший вам рёбра ломал? А сколько раз вы от срамных болезней лечились? Только всё без толку. Муженек ваш по бабам пройдется, намотает на винт заразы, и всё по новой начнется. Вы и сейчас больны. Не верите – анализы сдайте.
– Он не муж… - сказала ошарашенная таким напором Натаха.
Валерик не сразу поверил в то, что услышал. Это выходило за пределы любых его представлений о нормальности. И его, что называется, порвало. И голос его, как бывало в последнее время уже не раз, превратился в холодный, лишенный эмоций свистящий шепот.
– Не муж, значит? Полюбовник? Стало быть, не зря он тебя шлюхой принародно величает? А ты ради этого мерзавца и сына угробить готова. Он вчера изо всей толпы зевак единственный тебя защищать кинулся, о себе не подумал. А ты нынче пришла не о здоровье ребенка узнать, а за душегуба просить! Какая же ты мать? Так, самка. Тьфу!
Валерик сжал кулаки так, что побелели костяшки. Правую ладонь резанула боль – напомнила о себе янтарная подвеска. Пытаясь сдержать гнев, парень отправил туда все запасы энергии, сколько было. Пустой что энергетически, что морально, он почти что упал на свой стул. Спокойным, усталым голосом продолжил:
– Я заявление на твоего хахаля не писал и, раз уж ты так просишь, писать не стану. Только участковый ваш видел всё сам, ему заявлений не нужно. А если ты его каким-то способом уговоришь, то надеюсь, что как Антипушку отпустят, он в первый же день напьется до чёртиков и доведёт своё дело до конца. Только имей в виду: на этот раз спасать будет некому, так что заранее в баню сходи, да чистое бельё надень. А потом тебя на кладбище зароют, сына твоего в детдом определят, а хорошего Антипушку – на зону, лет на пятнадцать. И то сказать, в детдоме парню проще выжить будет, чем с тобой, да с твоим хахалем. А теперь уходи с глаз моих и не появляйся больше. Не ровен час, лично прибью за бабью дурость.