Основные проблемы гражданского права
Шрифт:
Юридическое лицо не есть нечто мертвое и безжизненное; оно является, напротив, некоторой живой клеточкой социального организма. Эту жизненность, активность придает ему, как и физическому лицу, воля - воля корпорации или воля учредителя, продолжающая одушевлять созданное им учреждение. Забвение этого живого элемента составляет основной порок теории фикции, толкавший юриспруденцию неоднократно на ложный путь.
Известно, как долго казался неразрешимым вопрос об ответственности юридических лиц за правонарушения (деликты): изречение старого римского Ульпиана "quid enim municipes dolo facere possum?" еще до недавнего времени казалось непреложной аксиомой и заставляло довольствоваться по существу совершенно фиктивной ответственностью отдельных агентов, т. е. своего рода "стрелочников". Ныне мы освободились от гипноза этой идеи, мы уже возлагаем ответственность на самое юридическое лицо, но в теоретическом обосновании этой ответственности мы еще далеки от единодушия. Многие из современных цивилистов представляют эту ответственность
Нельзя отрицать наличности известной корпоративной воли как некоторого произведения индивидуальных воль, идущих в одном и том же направлении. В этом смысле воля корпорации представляет несомненный факт реальности, который и является основанием ответственности. Именно на непосредственном ощущении этой реальности покоится и поднимающийся в настоящее время вопрос о возложении на корпорации в известных пределах даже ответственности уголовной (например, в виде штрафов и т. д.) *(55). Юридическое лицо составляет живое продолжение индивидуальных лиц, личность и воля этих последних продолжает жить в создаваемых ими образованиях.
И чем далее, тем более этот живой личный элемент будет сказываться; если до сих пор это отражалось главным образом на вопросах ответственности, то, с другой стороны, это начинает находить себе отражение и в вопросе о правах юридических лиц. Все более и более начинает находить себе признание не только имущественная, но и личная сторона союзных образований *(56). Так, например, уже в современной юриспруденции почти общепризнанным может считаться их право на имя; но это право, как мы знаем, является лишь первым пионером идеи прав личности; за ним неизбежно последуют другие. В частности, едва ли даже теперь может встретить себе серьезную оппозицию право на честь: для юридического лица имеет огромное значение не только состояние его имущества, но и состояние его чести, незапятнанность его моральной и общественной репутации; отказать ему во всех возможных средствах для ограждения этой репутации гражданское право не имеет решительно никаких оснований. Та или другая репутация союза отраженно падает на репутацию отдельных его членов, и уважение к личности этих последних требует ограждения производной личности юридического лица.
Мы говорили до сих пор о таких союзах, которые приобретают качество самостоятельного субъекта прав, принимают форму юридического лица. Но современная жизнь далеко не исчерпывается ими: она каждый день создает бесчисленные коллективы, которые имеют характер социального единства, но которые не удовлетворяют требованиям закона о юридических лицах и часто даже определенно не желают им удовлетворять (например, разнообразные рабочие союзы). В таких случаях для права создается чрезвычайно трудное положение. С точки зрения строгой последовательности, надлежало бы все подобные коллективы просто игнорировать, трактовать их как простые товарищества, для третьих лиц значения не имеющие. Но такая последовательность шла бы слишком вразрез могущественным требованиям жизни и потому в действительности не осуществляется. Закону приходится кое в чем делать уступки, приходится признавать коллективное качество таких "неправоспособных союзов" (assotiations de pur fait, nichtrechtsfahige Vereine) хоть отчасти. Так, например, за ними признается способность выступать на суде в роли истцов и ответчиков (§ 54 Германского уложения), заключаемые ими договоры считаются действительными и т. д. Союзная тенденция современной жизни достигает такой силы, что перебрасывает свои волны через барьер закона и принуждает его к дальнейшим уступкам.
Многие из этих - как "правоспособных", так и "неправоспособных" - союзов играют огромную и всевозрастающую роль. В особенности это следует сказать, с одной стороны, о союзах предпринимателей, а с другой стороны - о союзах рабочих.
Союзы предпринимателей (тресты, синдикаты, картели и т. д.) чем далее, тем более занимают решающее положение по отношению к важнейшим отраслям промышленности и транспорта. Они диктуют свои условия не только известным районам, но целым государствам, а иногда даже целому миру. Вследствие этого естественно, что вопрос об отношении к ним является в настоящее время одной из настоятельнейших, но в то же время и труднейших
Не менее трудная проблема создается и рабочими союзами. Возникнув как необходимое средство в борьбе за лучшие условия труда, эти союзы начинают оказывать все большее и большее влияние на внутренний распорядок промышленных предприятий, а вследствие этого и на всю экономическую жизнь страны. Наиболее важным, с юридической точки зрения, способом этого влияния являются так называемые коллективные, или тарифные, договоры, которые заключаются этими союзами с предпринимателями и которые имеют своей целью установить условия будущих рабочих договоров с отдельными лицами. Появление таких коллективных договоров поставило перед юриспруденцией, а затем и законодательством целый ряд чрезвычайно трудных вопросов, которые и до настоящего момента не могут считаться разрешенными *(58).
Не имея возможности вдаваться здесь в обсуждение этих сложных проблем, отметим только, что как с одной, так и с другой стороны мы встречаемся здесь по существу с одним и тем же явлением, представляющим продолжение той же тенденции, о которой была речь выше. Как правильно говорит Makarewicz, все подобные союзы, соединяя разрозненных индивидов в добровольные коллективы, творят этим самым новые социальные силы, главной характерной чертой которых является создание мощного противовеса против всемогущества государства *(59). На место регулирования сверху стремится стать регулирование снизу - из среды самих заинтересованных общественных групп. Каждый раз, - говорит Iastrоw, - когда между союзом предпринимателей и союзом рабочих становится коллективный, или тарифный, договор, создается приблизительно такое же положение, как тогда, когда регулирование произведено законом. Чем далее, тем яснее становится, что государство далеко не все, что рядом с ним имеют огромное значение разнообразные "органические" социальные образования, и таким образом "eine Art des Individualismus scheint ihren Einzug in die Soziologie zu halten" *(60).
На этой почве появляются и такие течения, в которых отмеченная тенденция выходит уже далеко за пределы простого "противовеса против всемогущества государства": профессиональные организации выдвигаются на еще более значительную роль - роль единственного властного органа, долженствующего уничтожить и заменить собой нынешнее государство. Таково известное течение синдикализма, отголоски которого мы встречаем в разнообразных учениях (например, в рассмотренном выше учении Дюги). В своем восстании против государства синдикализм, очевидно, очень близко соприкасается с анархизмом, но отличается от него тем, что вместо "безвластия" анархизма он во главу угла ставит власть этих профессиональных организаций. Едва ли нужно говорить о том, что подобная замена одного всемогущества (государства) другим (всемогуществом профессиональных организаций) не может представляться для человеческой личности желательной: можно опасаться, что такая замена приведет к не меньшему подавлению ее, чем в государстве *(61). Тем не менее синдикализм в такой же мере симптоматичен, как и анархизм: оба свидетельствуют о том, что всевластие государства делается все труднее и труднее переносимым. Если государство должно сохранить свое положение, то оно может достигнуть этого не иначе как лишь путем широкого признания прав человеческой личности и ее индивидуального или коллективного голоса; чем далее, тем более устанавливаемый государством правопорядок должен превращаться в сознательное соглашение его членов (или их групп), должен приближаться к тому, что рисовалось представителям старой естественно-правовой школы под видом "contrat social" *(62).
X. Проблема личности в сфере семейственных отношений
Одну из самых чувствительных областей гражданского права представляет семейственное право, ибо, быть может, нигде не затрагиваются столь интимные интересы человеческой личности, как именно здесь.
Но семья, как известно, в процессе своего исторического развития совершила длинный путь. Не станем забираться в туманную даль "коллективного брака" или матриархата; если мы даже ограничимся семьей в ее более современном смысле, семьей моногамической, то и тогда мы увидим, что эта семья в древнейшее время определялась совершенно иными началами, чем нынешняя.
Как показывают остатки древнейшего права и древнейших обычаев у всех более известных нам народов, первоначальным источником такой семьи было похищение жен или покупка их, и притом, по-видимому, из чужого племени. Жена же, похищенная или купленная, становилась рабыней своего мужа (быть может, даже это был вообще древнейший случай всякого рабства), делалась его собственностью наравне с другими рабами или вещами. Примитивное правосознание не различало еще оттенков власти; оно знало только одну единственную власть господина над всем, что входило в сферу его господства, что ему принадлежало, и эта власть мыслилась как некоторое одностороннее и абсолютное право его: все то, что этому праву подлежит, есть не субъект, а объект. Это принципиальное единство власти примитивного господина ярко выражается в единстве наименования: как древне-римский термин manus, так и древнегерманский термин Мunt, mundium, применялись первоначально одинаково и для обозначения права собственности на вещи, и для обозначения прав господина на раба, мужа на жену, отца на детей. Все отношения представлялись, таким образом, под одним и тем же углом зрения вещных отношений, и для семейственных прав как особой категории еще не было места.