Основы лингвокультурологии
Шрифт:
Заимствованное слово, попадая в силовое поле новой ментальности, может изменить свой смысл. Так, популярное ныне слово мафиозность итальянского происхождения, но на русской почве синонимы к нему не покрывают богатства русской семантики, привившейся к итальянскому корню. Это не «коррупция», ибо коррупция ассоциируется только с верхними эшелонами власти. Это не «групповщина» – нечто явное, видимое. Мафиозность – тайная принадлежность к какому-то клану, о котором ни сам человек, ни окружающие могут вообще ничего не знать. Это не «социальная группа», потому что мафиозность – прихотливая скрытая связь. Современный русский человек усвоил это слово не понятийно, а как некий жизненный опыт [Знание – сила. 1993. № 12: 2]. Мафия
Ментальность и грамматический строй
Как показала Анна Вежбицкая в работе «Русский язык», сравнивая английский и русский языки, этническая ментальность ярко отражается и в словарном составе языка, и в его грамматическом строе. Англо-саксонской культуре свойственно неодобрительное отношение к ничем не сдерживаемому словесному потоку чувств, англичане с подозрением относятся к эмоциям, в то время как русская ментальность считает вербальное выражение эмоций одной из основных функций человеческой речи.
Эмоциональность русских обусловила большое количество глаголов, называющих эмоции, – радоваться, тосковать> скучать, грустить, волноваться, беспокоиться, огорчаться, хандрить, унывать, гордиться, ужасаться, стыдиться, любоваться, восхищаться, ликовать, злиться, гневаться, тревожиться, возмущаться, негодовать, томиться, нервничать, – которые, как считает А. Вежбицкая, почти не переводимы на другие языки, в том числе на английский, в котором эмоции называются прилагательными и псевдопричастиями типа sad, pleased, angry. Русские глаголы выражают эмоции более энергично, чем английские прилагательные. Частый в русских глаголах эмоций постфикс – ся создает впечатление, что эмоции возникают не под действием внешних причин, а сами по себе. Человек как бы попадает во власть эмоций: – Часто предается унынию; Не отдаваться чувству досады.
«Эмоциональная температура текста» у русских весьма высока, гораздо выше, чем у английского текста, и выше, чем в других славянских языках [Вежбицкая 1997: 55). «Температура» создается обилием уменьшительно-ласкательных форм» диминутивов, реальное экспрессивное значение которых описать крайне сложно. «…Нам не остается ничего иного, как ввести в толкование прилагательного представление о неопределенном свободно плавающем 'хорошем чувстве’, не обязательно направленном на человека или вещь» [Вежбицкая 1997: 54].
Давно уже отмечено, что русский язык с его богатейшей системой суффиксов идеально приспособлен для выражения огромного спектра разнообразных эмоциональных отношений: вор, во-ришка, ворюга, ветрище, шоферюга, доходяга> малявка и т. п.
Анна Вежбицкая высказывает интересные суждения о семантике и функционировании суффикса – ушк– , который используется в названиях взрослых (дедушка, бабушка, тетушка), и суффикса —еньк, не применимого в отношении к старым людям. В суффиксе – ушк– исследовательница ощущает чувство жалости, сочувствия: Николенька Ростов – благополучный мальчик, а Николушка – сирота. Наличие в русском фольклоре слов, называющих абстрактные экзистенциальные понятия, – горюшко, волюшка, работушка, смертушка, думушка, заботушка, силушка, долюшка — обусловлено этим чувством. В этом случае суффиксы – еньк- или – очк- не употребляются.
В русской ментальности исключительно важную роль играет степень интимности личных отношений, что обусловливает
А. Вежбицкая обратила внимание на то, что «русская грамматика изобилует конструкциями, в которых действительный мир предстает как противопоставленный человеческим желаниям и волевым устремлениям или как, по крайней мере, независимый от них. В английском языке таких единиц крайне мало, если вообще есть. Зато в английской грамматике имеется большое число конструкций, где каузация положительно связана с человеческой волей» [Вежбицкая 1997: 70–71]. Не succeded ‘Он преуспел <в этом>’, Не failed ‘Он не преуспел <в этом>’ – часть ответственности на субъекте. Ему это удалось, Ему это не удалось – субъект свободен от ответственности за конечный результат. Я должен – необходимость, признаваемая самим субъектом и внутренне им осознаваемая. Мне нужно, Мне надо, Мне необходимо – необходимость, навязанная субъекту извне. Красноречив заголовок одной из статей А. Солженицына «Как нам обустроить Россию».
В русском языке частотны конструкции, в которых субъект выражен дательным падежом существительного, – дативы: – Он завидовал \ Ему было завидно, – Он мучился \ Ему было мучительно… Дативная конструкция говорит о том, что данное чувство не находится под контролем человека. По мнению А. Вежбицкой, фразы – Ему было хорошо \ прекрасно \ холодно – не перевести на английский язык, как и строки из Есенина: Пастушонку Пете Трудно жить на свете.
Инфинитивные конструкции без модальных слов – характерная особенность русского языка: – Не бывать Игорю на Руси святой; – Все уже говорят, что вместе нам не жить! – Ни пройти, ни проехать (Чехов); Не догнать тебе бешеной тройки (Некрасов).
Как полагает А. Вежбицкая, русские очень часто рассказывают о событиях своей ментальной жизни, подразумевая при этом, что эти события просто «случаются» в их умах и что они не несут за них ответственности: Мне сегодня не читается; – Писалось тебе? – Чудесно писалось (Вересаев). По этой причине чрезвычайно частотен русский глагол хочется (в «Частотном словаре русского языка» его индекс 247 против английского desire — индекс 41). В английском языке нет точного соответствия выражению Мне ужасно хочется. Feels like не адекватно. Глагол хочется передает неопределенное желание чего-то как бы управляемого извне некоей силой (Вежбицкая 1997: 70); Сердцу хочется любви.
Обилие безличных предложений в русском языке – рефлекс некоей иррациональности как элемента русской ментальности: Его переехало трамваем; Его убило молнией. Весьма конкретные трамвай и молния предстают как орудие какой-то неведомой силы, направленной против человека. Люди в этом случае не контролируют события и представляют их не полностью постижимыми. «…Неуклонный рост и распространение в русском языке безличных конструкций отвечали особой ориентации русского семантического универсума и в конечном счете русской культуры» [Вежбицкая 1997: 75].