Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития

Славская А.

Здесь в единстве представлены проблемы: субъекта деятельности, развития и личности — все те принципы, которые в будущем Рубинштейн разовьет как отдельные звенья своей целостной и одновременно разветвленной концепции. Очень важно отметить именно внутреннюю взаимосвязь идей С. Л. Рубинштейна, представленных в этой небольшой программной статье. А также то, что проблемы познания переключены в контекст задач педагогики (чтобы доказать активность познания и совместность субъектов познания). В число важнейших из них входят и задачи воспитания, прежде всего морального, нравственного, этического (так протягивается нить к проблеме этических отношений субъекта в «Ранних рукописях»). Личность же выступает и как субъект познания, и как субъект воспитания, и как субъект этический в своих нравственных деяниях, и как субъект творческой самодеятельности.

Позже Рубинштейн ввел в психологию как

основополагающий методологический принцип единства сознания и деятельности. Здесь же проявляется общий философский принцип субъекта в более конкретных отношениях – этического, познания, деятельности. Поскольку впоследствии «уравнение» методологического принципа включало только связь сознания и деятельности, но не субъекта, можно предположить, что последний сохранился как имплицитный (как уже само собой разумеющийся) в трактовке этой связи. Ведь уже на основе анализа работ 1920-х годов видно, что Рубинштейн доказал: не сознание является демиургом, субъектом, а в этом качестве выступает человек, обладающий сознанием. Однако понятие сознания не является одним из ведущих в 1920-х годах, таким оно становится в единстве с деятельностью в последующие периоды – в 1930-е, 1940-е, 1950-е годы: в 1930-е и 1940-е оно включается в принцип единства сознания и деятельности; в 1950-е годы входит в заглавие монографии «Бытие и сознание» (1957).

Как соотносил С. Л. Рубинштейн понятия сознания и познания? Очевидно, что употребление первого исходило из философской (прежде всего, гегелевской традиции). Идею замкнутого в себе, объясняемого из себя самого сознания разрабатывал и Э. Гуссерль, принадлежавший к Марбургской школе, которая сводила все к субъективности. Рубинштейн выдвинул принцип субъекта, который определяется онтологически (объективно) как альтернатива субъекту сознания. Однако в 1920-х годах на первом плане его исследования оказывается познание, причем познание, как мы увидим, скорее, не как чисто философская гносеологическая проблема, а как проблема мышления, метода и методологии познания. В поисках метода Рубинштейн отталкивается и от идей Марбургской школы, и от своего желания доказать не фиктивную феноменологическую роль познания, а его «работу», т. е. своего рода субъектно-деятельную сущность.

2. Философское и научное определение познания и методологии наук в концепции 1920-х годов

Анализируя ранний период творчества С. Л. Рубинштейна, мы первоначально исходили, прежде всего, из рассмотрения его внутренней логики и содержания («в себе»), лишь кратко обозначая его роль для последующего – психологического этапа.

К. А. Абульханова провела сопоставление «Ранних рукописей» (1910–1920-х годов) с содержанием последней рукописи, изданной ею в виде монографии «Человек и мир», и доказала принципиальное единство ранней и поздней философской концепции: в этом сопоставлении она охватила преимущественно основное ядро концепции Рубинштейна – человека, субъекта в его отношениях к миру и специфике собственного бытия – жизни.

Мы отмечали, что в «Ранних рукописях» меньше внимания уделяется анализу гносеологического отношения субъекта, его познанию. Это объясняется той задачей, которую ставил перед собой Рубинштейн как первоочередной – реализовать онтологический принцип в философской антропологии. Возможно, тогда ему еще не столь явственно представлялось соотношение гносеологического и онтологического, каким оно показано в труде «Человек и мир» (первая часть которого целиком посвящена гносеологическим проблемам).

Однако с этих позиций обращает на себя внимание то, что в статьях 1920-х годов (в отличие от «Ранних рукописей») проблема познания обсуждается очень детально. Исходя из этого, мы и ставим вопрос: были ли статьи 1920-х годов, посвященные гносеологическим проблемам, «прологом» первой части «Человека и мира», или они имели другую направленность, служили другим целям. Если они были «прологом» к монографии «Человек и мир», то почему Рубинштейн не осуществил (как в этой последней монографии) подобного синтеза гносеологических проблем статей 1920-х годов с концепцией субъекта статьи «Принцип творческой самодеятельности» того же периода. Почему последняя оказалась как бы стоящей особняком в ряду других, хотя Рубинштейн прямо указывал, что это главы одной книги. И, наконец, вопрос: если статья «Принцип творческой самодеятельности» с очевидностью является предпосылкой развития проблемы деятельности в 1930-е годы (в качестве принципа единства сознания и деятельности), то для чего служат предпосылкой статьи 1920-х годов, посвященные гносеологической проблематике. (Или между ними и проблемами гносеологии в «Человеке и мире» лежит водораздел – «психологическая эпоха» 1930–1940-х годов?) Поиску ответов на эти вопросы и посвящено наше дальнейшее обращение к раннему периоду творчества С. Л. Рубинштейна.

Исследование проблем познания открывается статьей «Наука и действительность» (к основам точного знания) с пометкой «8 авторских листов» [15] и представляет собой проспект книги, составленной уже после защиты докторской диссертации

в Марбурге по возвращении в Одессу. Ее задачу Рубинштейн формулирует так: «…дать работу, посвященную изложению структуры точного знания (математики и естествознания) и отношения его к действительности» (с. 20; курсив мой. – А. С.). Важно отметить, что в непосредственно примыкающих к этой статье работах (даже небольших фрагментах): «Заметки по методологии истории и общественных наук», «Размышления о науке», «Программа по логике» – он обсуждает не чисто гносеологические проблемы (и связывает их уже не с усвоением знаний в процессе совместного мышления), а проблемы научного познания, соотношение типов знания в разных науках, развития наук и научных понятий. Рубинштейна интересует путь – метод познания. Этот круг проблем можно определить не столько как гносеологический, сколько как логико-научный или научно-методологический способ научного познания, осмысления познания как методологии науки, как методологии ряда наук. Обобщая достижения точных наук (физики, геометрии и т. д.) и сравнивая последние с социальными науками (в основном – с концепцией К. Маркса и А. Эйнштейна, в известной степени – с идеями Г. Когена), Рубинштейн рассматривает методологию науки как методологию ряда наук. В этой группе статей исследуется своего рода операциональная «технология», конструктивные особенности и возможности методологии – метод, способ конструирования научных систем через раскрытие специфических для них отношений. В этом классе статей эксплицитно представлена методология научного познания. Здесь гносеологическая проблематика рассматривается не в философском плане как чисто познавательная (как в первом разделе книги «Человек и мир»), а более конкретно как проблематика научного познания — его методология. Это определялось и тем, что проблемы научного познания, как известно, были центральными в Марбургской школе – в ее поисках синтеза гуманитарного и точного знания, соотношения номотетического и идеографического.

15

ГБЛ, ф. 642, картон 2, 5.

Сложность поставленной и решавшейся Рубинштейном задачи определяется ее двойственностью. Во-первых, смело было предложить новое философское понимание гносеологического отношения, интерпретируя его как познание субъекта в порядке альтернативы и кантовскому, и когеновскому (как ученику и продолжателю Канта). Во-вторых, сложно было использовать те данные современных наук, которые могли бы подтвердить правоту и справедливость такой интерпретации гносеологии. В-третьих, с этих позиций надо было преодолеть кантианское и неокантианское понимание познания как научного. Наконец, в-четвертых, для того, чтобы противопоставить свое определение познания ложной субъективистской трактовке познания вообще и научного в особенности, надо было развить и доказать новое понимание сущности научного познания. На первый взгляд, интерпретация познания как научного познания и знания не представлялась собственным следующим логическим шагом в развитии концепции самого Рубинштейна, она, казалось, скорее была навязана с влиянием Марбургской научной школы.

Но тогда было бы логичнее и начать свой творческий путь с развития идей своих маститых учителей Г. Когена и П. Наторпа, лишь постепенно вырабатывая к ним свое отношение. Но, как мы видели, С. Л. Рубинштейн начинает с другого – с разработки собственной целостной философско-антропологической онтологической концепции, что свидетельствует о его выходе в более широкий историко-философский контекст, о его знаниях и истории, и современной ему философии. Он выбрал другой масштаб и уровень постановки проблемы.

Уже решив задачу создания новых философских основ в «Ранних рукописях», он ставит своей дальнейшей специальной целью найти путь и способ не столько конкретизации, сколько реорганизации своей философской системы специально для решения методологических и научных проблем. Он, как энциклопедически образованный, т. е. досконально знакомый и с проблемами современной физики, математики, химии, социологии и психологии, философ видел развертывающееся на его глазах противоречие взаимодействия и взаимовлияния развития наук и философских теорий. Используя достижения и видя кризисы современных наук (физики, психологии), он, опираясь на их достижения (принцип целостности, гештальта в психологии, теорию относительности Эйнштейна, политэкономию Маркса как научную систему и т. д.), одновременно интерпретирует их для преодоления кризисов и обеспечения конструктивности научного познания.