Основы современного электрохимического анализа
Шрифт:
Заключенный распрямляет плечи и засовывает руки в карманы.
– Я получил разнарядку пару дней назад.
Я невольно сжимаю зубы, чтобы сдержать гневные слова. Думаю, что побои Вика все же возымели какой-то положительный эффект: по крайней мере, они научили меня контролировать сарказм.
– Они могли бы направить вас в медицинский отдел, где лечат пациентов, приговоренных к пожизненному…
– Мне приказали прийти сюда, – покачав головой, отвечает он еще до того, как я заканчиваю фразу.
Затем он слегка улыбается, и я понимаю, что ублюдку доставляет удовольствие
– Прекрасно, утро будет долгим, но для начала вы можете разложить все лекарства в шкафу по своим местам.
Я готова пойти на все, лишь бы он не нарушал мое личное пространство. Хотя я сомневаюсь, что он знает значение этой фразы.
Его улыбка становится чуть шире, и я мысленно благодарю охранников, которые должны регулярно проверять периметр между медицинским отделением и лазаретом. Не говоря больше ни слова, я возвращаюсь к своим бумагам и пытаюсь разобраться в последних записях. Однако мой разум словно окутывает туман, и я с трудом осознаю, что только что написала. В голове все еще возникают образы из фантазий о Вике, но теперь к ним примешивается ужас от пристального взгляда заключенного, устремленного на результаты моего саморазрушения.
Соберись, Тесса.
Кончик ручки вонзается в лист бумаги, и я не могу сдержаться, когда он царапает поверхность стола. Приходит время признать – моя жизнь стала хаосом.
Я мысленно вздыхаю, понимая, что этот хаос начался уже давно. С первых дней своей жизни я столкнулась со всеми ее «изюминками». Жестокий отец, мать-алкоголичка, которая оставила меня сразу после моего рождения. Мои родители забрали меня только через два месяца, когда врачи посчитали, что я достаточно окрепла, чтобы вернуться домой. Служба защиты прав несовершеннолетних должна была внимательно следить за моей жизнью, но я всегда словно ускользала из их поля зрения. Мне всегда удавалось оставаться незамеченной, даже в детстве. Неудивительно, что Вик увидел во мне жертву, которой я была с самого рождения.
– С тобой все хорошо? – неожиданно обращается ко мне заключенный.
Я не могу определить, как долго уже сижу и смотрю на этот разорванный лист бумаги. Непонятно, почему это зрелище вызывает у меня такую грусть. Однако, с другой стороны, я не могу объяснить и мотивы многих своих действий, совершенных в последнее время.
– Со мной все хорошо, – отвечаю я, с удовлетворением отмечая, что мой голос звучит безжизненно равнодушно.
Я осознаю, что чувствую то же самое, когда Вик прижимается к моим бедрам. Будто наблюдаю за своей жизнью со стороны, с того места, где ничто и никто не может причинить мне боль.
– Когда вы закончите со шкафом, вам следует сменить постельное белье, – я указываю на стеллаж с аккуратно сложенными бледно-зелеными квадратиками и заставляю себя вернуться к бумагам, которые заполняла. Я уверена, что если продолжу его игнорировать, он сделает все так, как ему велено.
Это утомляет меня. Я провожу в оцепенении несколько минут, прежде чем решаюсь поднять глаза и убедиться, что он выполняет то, что велено. Однако заключенный даже не думал заниматься сменой постельного белья.
Я тяжело вздыхаю, встаю на ноги и направляюсь к двери, ведущей в медицинское отделение. Там я хочу найти другую медсестру, которая могла бы проучить его, но в последний момент меняю свое решение. Я не намерена избегать этой конфронтации. Если мы собираемся работать вместе, то ему придется смириться с тем, что им командует женщина.
С огромным усилием я возвращаюсь в свой кабинет, где заключенный уже ожидает меня, прислонившись бедром к столу, за которым я работала.
– Что вам нужно? – спрашиваю я, бросая многозначительный взгляд сначала на шкаф, потом на кровати, а затем на него. Я хочу как можно быстрее завершить этот разговор, и мне безразлично, осознает ли он это.
– В тот день мы так и не завершили нашу беседу, – говорит он, протягивая мне лист бумаги.
Я не могу сдержать насмешливого фырканья и, прикрыв рот рукой, удивляюсь своей реакции.
Широко раскрыв глаза, я смотрю на заключенного. И вместо хмурого лица вижу улыбку, хотя она и едва заметна – лишь приподнятые уголки губ. Но что больше всего привлекает мое внимание, так это его глаза. Когда мы впервые встретились, я была слишком увлечена своими мыслями, чтобы обратить внимание на его радужку. А ведь она такого удивительного зеленого оттенка, какого я раньше ни у кого не встречала. Цвет его глаз настолько яркий, что кажется, будто его специально изменили с помощью каких-то химических веществ.
Когда я наконец отвожу взгляд от его глаз, то понимаю, что он больше не улыбается, а пристально смотрит на меня. Сжав губы в тонкую линию, я беру у него бумаги, отворачиваюсь и направляюсь к столу. Наша недолгая история знакомства уже научила меня, что лучше всегда сохранять дистанцию.
Не желая повторять прежние ошибки, я стараюсь как можно быстрее завершить беседу. На все хватает пятнадцати минут. Я задаю все необходимые вопросы, строго, не поднимая глаз, а затем возвращаю ему документы.
– Это все? – спрашиваю я, бросив быстрый взгляд на полки, словно намекая, что ему следует вернуться к работе.
Однако он лишь слегка двигается вместе с деревянным стулом ближе к краю стола, опирается локтями на него и переводит взгляд на мое запястье, словно напоминая о том, что послужило причиной возникшего между нами напряжения.
Этот мужчина словно змея, готовая нанести удар. Он задает вопросы, на которые я не хочу отвечать. Желая отвлечь его внимание от своих рук, я отвожу их назад и кладу на бедра, чтобы он не мог их рассмотреть.
«Оставайся профессионалом, Тесса», – повторяю я себе, вспоминая окровавленный кафель, жгучую боль, секс по обязательству и натужные стоны. Если я вынужденно терплю его присутствие в этом кабинете, будет ошибкой позволять ему и дальше нарушать установленные границы.
Его взгляд возвращается ко мне, и он склоняет голову набок. Я осознаю, насколько тщетными были мои попытки держаться от него на расстоянии. Очевидно, этот человек считает своей миссией переступать все границы дозволенного.