Основы женского шарма
Шрифт:
Счастливы были все. И учительница, которая переезжала к сестре, и покупатели, теперь успокоившиеся насчет подбора квартиры, и сама Ирина. И даже я начала радоваться происходящему. В самом деле, если все будут счастливы, то ничего страшного, если и я стану немного богаче, чем раньше. Мы с Ириной начали готовить документы к сделке. Это было не совсем просто, так как наличествовала Оксана, достигшая зрелости половой, но не достигшая зрелости юридической. Все сделки, в которых участвуют несовершеннолетние, проводятся с письменного согласия органов опеки и попечительства. Это такие гадкие органы, которые представлены обычно одной старой (или
Примерно так все получилось с Ириной. Только все же было немного тяжелее. Мы приехали в муниципалитет с пачкой собранных мною по жэкам и БТИ документов и приволокли с собой упирающуюся Оксану, поскольку она тоже должна была подписывать заявления и бумажки. Процесс шел неплохо, я помахивала заранее изготовленным пакетиком с «благами», чтобы дама не кобенилась сразу. Но она все же исполняла служебный долг, а в него входили обязанности получить согласие родителей. Не матери, а именно родителей. Обоих.
– А где заявление от папы?
– У нас нет папы. – Тихо, отвернувшись от Оксаны, прошептала Ира.
– Как это нет? А Комкин О.М. кто?
– Но он с нами не живет.
– А это неважно!
– Он не живет с нами с тех пор, как Ксюше исполнилось два года. Я понятия не имею, где он и чем занимается.
– А отцовских прав вы его не лишали?
– Нет.
– Он алименты платил?
– Я не подавала на алименты, – растерялась побледневшая Ирина. – Как раз не хотела, чтобы он имел к нам хоть какое-то отношение.
– Ну тогда извините, ничем помочь не могу. Отец имеет право одобрять или не одобрять крупные сделки несовершеннолетнего. Придется его найти.
– Это невозможно. – Глаза Ирины налились слезами.
Я вывела ее в коридор, а сама вернулась в кабинет и принялась умасливать опекуншу. В результате получения пакета и обещания присовокупить к нему еще один такой же, с такой же суммой, она прониклась ситуацией и разрешила принести заявление от отца дополнительно.
– Нотариальное?
– Лучше бы, конечно, – начала она было, но наткнулась на мой трепещущий взгляд и сыграла в обратку. – Ладно, если не получится нотариально заверить, пусть напишет от руки и распишется. Оно нам нужно, просто чтобы лежало в деле. Не думаю, что он будет возражать, если он родной дочерью
– Естественно, – поддакнула я. Воистину иногда деньги способны превратить в человека даже гремучую змею.
В коридоре сидела вылетевшая в астрал Ирина. Ксюша с отсутствующим видом пялилась в окно. Затем обернулась и как-то по-злому безнадежно бросила матери:
– Ничего у нас не получится. Так и буду я там жить, пока не повешусь.
Бросила и ушла, оставив Ирину. Та зарыдала. Я растерялась. Они поругались так быстро, что я не успела сообщить, что обо всем договорилась. Напишу от имени их отца заявление, надо только из базы данных в офисе скачать его паспортные данные. Но Ира уже плакала навзрыд и всем своим видом давала понять, что легко сорвется в истерический припадок. Такой я не видела ее ни разу. Надо было срочно эвакуировать ее подальше от кабинета опекунши, которая могла как-нибудь по-своему, невыгодным для нас образом, трактовать этот рев.
Я взяла Ирину за плечи и вывела на улицу. Было очень холодно, все-таки середина декабря. Кругом валялись грязно-белые городские сугробы. Свинцовое небо наваливалось прямо на голову. Ветер гнал поземку, запихивал ее под полы пальто и курток. Ирина шла расстегнутая и без шапки и ревела. Мои заверения, что все будет «чики-пуки», почему-то никакого действия на нее не оказывали.
– Ира, вы вообще чего плачете? Из-за отца Ксюши? Вы его так любили?
– Да пошел он к свиням собачьим, дерьмо бесполезное. Кучу лет его не видела и еще кучу проживу, не вспоминая.
– А что же с вами тогда?
Мы дошкандыбали до придорожного кафе и, распугивая посетителей своим антисоциальным видом, заняли самый дальний столик, прямо около заиндевевшего пластикового полиэтилена стены, имитировавшей непрозрачное окно. В воздухе болталась взвесь сигаретного дыма, пара от чая, который все пили из пластиковых стаканчиков. Пахло прогорклым маслом, несвежей курятиной и водкой. Самое место для разговора по душам, а Ирина явно в нем нуждалась. Долгое время я наблюдала, как за мнимым спокойствием она прячет какой-то свой личный надрыв, говорить о котором не может и не хочет. Значит, подошел край и молчать у нее больше нет сил. Что ж, я готова снова бесплатно провести сеанс психоанализа, тем более для нее. Для нее – что угодно.
– Ира, что с вами? Вам плохо?
– Да, Ольга, мне очень плохо. Очень.
– Расскажите, – выдала я очередную банальность, – легче станет.
– Ох, боюсь, что легче мне не станет. Ведь это я все ради Ксюши делаю. Вы слышали, что она сказала, когда уходила?
– Ну, слышала. Не надо придавать значения всему, что говорит экзальтированный подросток в переходном возрасте.
– Переходный возраст тут ни при чем. Нам надо срочно уехать из этого района, любой ценой. Я очень рада, что вы договорились об отце. Ксюша больше не продержится.
– Да что с ней такое? Я видела надпись у вас на стене. Она опозорила себя чем-то? Вы из-за этого хотите сменить район? Поймите, дети ведут себя так, как ведут. От района это не зависит.
– Что вы несете. Она ничем себя не позорила! Ее изнасиловали! Год назад она возвращалась из школы с одноклассником. Они вроде дружили, он сын богатых родителей. И неоднократно говорил Ксюше, как она ему нравится. В доме у нас бывал. Они шли, и он предложил ей пойти с ним послушать, как его знакомые ребята играют на гитарах. Она пошла. Это что, преступление?