Особая группа НКВД
Шрифт:
Когда Вал, подавленный увиденным, вернулся в лагерь, его богатая добыча вызвала всеобщий восторг. Голодные партизаны тут же сварили грибы и съели. Ломанович от своей доли отказался, сославшись на то, что расстроился желудок. Живот у него действительно болел от голодных спазмов. Но пересилить себя, притронуться к лисичкам не смог.
Однажды группа нарвалась на немецкий обоз и вступила в огневой контакт с его охранением. В суматохе боя радист Воронов без разрешения подобрал автомат и показал, что неплохо владеет оружием. После короткой перепалки обе стороны разошлись. Партизаны, за которыми осталось поле боя, наскоро порубили туши убитых лошадей. Подхватывали на плечи куски мяса, сколько могли унести, и — бегом в чащу, путая следы и спеша убраться подальше, пока не налетела авиация. Автомат у
А помощь была необходима, прежде всего для раненых и больных. К тому же партизаны нуждались в боеприпасах для «рельсовой войны». Ломанович решил все-таки начать со своим Центром функельшпиль. Он выждал время, когда на сеансе телеграфной связи появился коллега по бамовским изысканиям Василий Завидонов. Морзянку друга он знал очень хорошо. У Васи цифра «7» выходила чуть затянутой, звучала эдак жалостливо, «Дай-дай закурить», и еще было несколько характерных штрихов в его «музыке». Вал нахально влез в эфир и открытым текстом отстучал следующую короткую радиограмму:
«Гвоздевскому. Группа Попова отсутствует. Нуждаемся восстановлении связи. Клочко».
И конечно, Завидонов на почерк Вала и на фамилию бывшего своего главного начальника, грозного генерала Гвоздевского прореагировал как надо. Немедленно принял радиограмму и помчался к начальнику связи Центра Ярославцеву, старому другу Ломановича. В Центре безо всякого кода поняли сообщение как приглашение к радиоигре. Для них стало ясно: упоминание о Гвоздевском — это указание на тему игры — бамовская фактура. Попов — фамилия очень распространенная, но в данном случае реальная — речь явно о Попове — начальнике шифровального отдела партизанского объединения Емлютина. Клочко на БАМе был начальником аэросъемочной экспедиции, другом и начальником Ломановича, но сейчас он где-то на фронте, а не на БАМе. Значит, под этой фамилией выступает сам Ломанович. А что означает фраза: «Нуждаемся в восстановлении связи»? Рация-то работает. Тогда в чем дело? Вряд ли это просто жалоба на трудные обстоятельства. Вероятно, Ломанович намекает на то, что у него есть какое-то конкретное предложение.
Вскоре на условленной волне мощная станция Центра передала радиограмму, составленную самим Ярославцевым не без артистизма, в полном соответствии с волевым стилем генерала Гвоздевского:
«Начальнику экспедиции Клочко. Срочно сообщите, в каком положении находятся геодезические отряды, какими аэроснимками они пользуются. Нужна ли им помощь средствами Кормановского». И подпись: «Гвоздевский».
Тут еще проще. «Аэроснимки» — это, безусловно, шифры, ведь процесс обработки аэрофотоснимков так и называется — дешифрированием. Кормановский же до войны был начальником авиагруппы на БАМе, в его распоряжении находилось около тридцати самолетов. То есть телеграмма означала следующее: «Сообщите о состоянии отрядов, наличии каких-либо шифров, нужна ли помощь авиацией».
Ломанович подтвердил необходимость в помощи «средствами Кормановского», а также назвал номера шифров, полученных от радиста Воронова. Москва вскоре ответила, что таких шифров в Центре нет. Приблудного радиста Воронова тут же взяли под прицел, и он пережил несколько жутких часов. Между тем Центр вошел во вкус игры и стал дознаваться, продолжил расспросы: «Каким трестом выполнялась аэросъемка?»
Со слов Воронова ответили: «Украинским трестом».
Центральный штаб немедленно связался с Украинским штабом партизанского движения. Оказалось, действительно, есть такие шифры. Радиста Воронова тотчас освободили и начали сеансы связи по его шифрам.
Если даже немцы в конце концов, углубившись в историю БАМа, и докопались до смысла этой нехитрой игры после того, как связь была установлена по шифровой системе, это уже не имело значения. Наши шифры имели высокую степень надежности.
Связь была восстановлена в полном объеме,
«Джентльмены, запускайте моторы!»
Когда от двух полков АДД, базировавшихся на одном аэродроме, осталось семь экипажей и шесть машин, Летчиков отправили в Сибирь для пополнения личного состава и получения новых самолетов. В Красноярске экипажам объявили, что летать они теперь будут на американских бомбардировщиках Б-25, которые должны со дня на день прибыть по воздушной эстафете Аляска — Сибирь, или АЛСИБ. Перед Кудряшовым, как и перед другими командирами, стояла еще задача подобрать в экипаж так называемого правого летчика, поскольку на Б-25, в отличие от Ер-2, предусматривался не один, а два пилота.
На аэродроме жизнь кипела. Здесь было много летчиков, прибывших на пополнение, переформирование, и совсем молодых — из училищ, и обстрелянных — из госпиталей. Важно было не ошибиться в выборе. Несколько особняком держались перегонщики, уже освоившие американские машины, которые тоже рвались на фронт, но на них распространялось строгое «табу». Среди них были универсалы, которые овладели тремя и более типами американских истребителей и бомбардировщиков.
Линия эта — АЛСИБ, воздушная перегоночная трасса протяженностью 6306 километров, создавалась в обстановке строжайшей секретности. 9 октября 1941 года Государственный комитет обороны постановлением № 739сс (литеры «cc» после номера означают «совершенно секретно») поручил строительство и эксплуатацию Особой воздушной линии Главному управлению Гражданского воздушного флота. Генерал-майору авиации В. С. Молокову (Золотая Звезда № 3), хорошо знавшему эту территорию, был вручен мандат, подписанный Сталиным.
Еще в августе 1941 года «арктические волки» Черепичный и Аккуратов получили в Генеральном штабе Красной Армии особое задание — доставить в США большую группу военных специалистов, которым предстояло договориться с американцами о поставках военной техники по ленд-лизу. Первоначально намечалось лететь на запад, через Англию. Утром 31 августа 1941 года в обстановке строжайшей секретности две летающие лодки «Консолидейтед», закупленные перед войной в США для ледовой разведки, поднялись от Химкинского речного вокзала. Однако в нарушение приказа курс они взяли не на запад, а на восток. В Генштабе изменение маршрута обсуждать не стали. Рассудили так: главное — выполнить задание. Арктику они знали хорошо, лодки надежные, хорошо оснащенные, прекрасно держатся на воде, в воздухе могут держаться до суток, но скорость и высота недостаточны — над Европой они стали бы легкой добычей для истребителей и зениток.
На борту флагманской машины Черевичного были Громов, Юмашев, Байдуков. Через семнадцать часов совершили посадку в Тикси, потом в Анадыре, затем летели через Ном на Аляске, прошли вдоль Канады. У острова Ванкувер машины попали в грозу, и командир предложил лететь на Сиэтл. Более двух недель провели в Сиэтле. Связи с родиной не было, о событиях на фронте узнавали через посольство. 17 сентября получили добро на возвращение со специальным грузом. 22 сентября тем же маршрутом приводнились в Химках. Аккуратов воспользовался случаем и добился перевода — ушел из Главсевморпути в действующую армию. Летал на Пе-8 в тылы противника, выполнял спецзадания на Ли-2, в том числе совершил пятьдесят девять рейсов в осажденный Ленинград. Папанин еще долго на него гневался: «Аккуратов дезертировал на фронт!»