Особая миссия
Шрифт:
– Мне эта версия тоже кажется, мягко говоря, нереальной, – подал осторожный голос Григорий Абрамович. – Но боюсь, она понравится многим другим… Я давно обратил внимание, что наиболее популярной всегда почему-то становится наиболее дикая версия…
И тут Григорий Абрамович меня удивил. Я… да мы все привыкли к его осторожности и взвешенности решений. Прежде чем что-то предпринять, Абрамыч сто раз подумает, что из этого выйдет и не будет ли иметь нежелательных последствий. А то, что он мне предложил, было продолжением той линии поведения, которая вызвала такое раздражение у ФСБ в лице полковника Краевского
Неожиданно не только для меня, но и для Игорька с Кавээном Абрамыч повернулся ко мне, проникновенно посмотрел в глаза и сказал:
– Оленька… Мы не так давно работаем с тобой вместе, но у меня такое чувство, что знаю тебя уже много лет, ну, никак не меньше десятка. Я хорошо понимаю, что запрещать тебе думать над причинами произошедшей здесь катастрофы я не могу – ты меня все равно не послушаешь. Больше того, я и не хочу тебе этого запрещать. Я знаю, что ты все равно будешь собирать информацию об этом, запрещу я тебе или разрешу…
Я смущенно пожала плечами, потому что он был абсолютно прав. Эта проблема уже засела в мое сознание и выбить ее оттуда можно было только одним способом – докопавшись до истины. Почему я не могла остановиться, не могу объяснить… Я такой же человек, как и все остальные, у меня тоже есть какие-то психологические проблемы, которые проявляются в моем поведении, в общении с людьми, в моих пристрастиях и интересах, в том, что я говорю и что делаю… Проводить собственный психоанализ – задача не просто из трудных, но во многих случаях и невозможная… Это удавалось лишь немногим, очень талантливым психоаналитикам… И в очень специфических условиях уединения, спокойствия и сосредоточенного размышления одновременно с глубоким погружением в собственное бессознательное… О каком уединении и спокойствии можно говорить при моей работе!..
Но, в конце концов, так ли важно, почему я не могу отказаться от стремления узнать истину об этих трагических событиях. И почему мне необходимо продвинуться хотя бы на шаг вперед там, где все остальные останавливаются, прислушиваясь к доводам здравого смысла или мнению начальства? Назовите это моим характером – и это будет, в целом, верно. И не все ли равно – почему у меня именно такой характер… Может быть, когда нибудь я и сумею это себе объяснить… Когда мне стукнет столько же, сколько было моему любимому психологу Карлу Юнгу в год моего рождения… Но он не долго после этого прожил.
– Я не могу приказывать тебе, Оля, – продолжал Григорий Абрамович, – но прошу тебя все же учесть разницу в нашем с тобой возрасте и опыте и прислушаться к моему совету…
Я уже собиралась вздохнуть, приготовившись услышать от Абрамыча просьбу не соваться больше в эту проблему… Ну, например, ради моего же блага… А вздохнуть мне пришлось бы потому, что к его просьбе я все равно не смогла бы прислушаться…
Но тут-то Абрамыч меня и удивил…
– Я советую тебе, Оленька, – сказал он, – самой посмотреть на этого психа, о котором рассказал сейчас Александр Васильевич… Мало того, сделать это не откладывая, прямо сейчас… Думаю, мы все будем сожалеть, если ты этого не сделаешь…
Признаюсь, наш майор меня не только удивил, но и озадачил… Его совет был не только странным, но совершенно для меня непонятным, поскольку сама я никакого желания разговаривать с тем
Я еще раз пожала плечами, на этот раз – недоуменно, и встала, готовая сейчас же отправиться на розыски этого самого Алексея Гмызы в гостинице «Волна». Кавээн вызвался мне помочь найти своего «героя» и проводить до гостиницы. Мне кажется, на самом деле ему жутко интересно было послушать наш разговор…
От наших палаток до гостиницы было рукой подать, и буквально минут через пятнадцать мы были уже на месте. Кавээн усадил меня на лавочку на набережной и вскоре привел из гостиницы человека, которого я издалека и впрямь приняла за подростка.
Он был… тщедушен. Вот, наверное, наиболее точное слово для характеристики его фигуры. Узкие подростковые опущенные плечи, плоская, совершенно неразвитая грудная клетка, длинные до колен худые руки и тонкие ноги, которые, казалось, начинали дрожать, когда он останавливался. Возраст выдавало его лицо – морщинистое, с неизменным озабоченно-испуганным выражением, очень неспокойными глазами и тонкими чувственными губами, которые постоянно подрагивали, складываясь на мгновение в кривую скептическую усмешку и тут же вновь «распрямлялись» в неровную, изломанную линию. Картину довершали непропорционально увеличенные уши, которые розово просвечивали, когда позади него оказывался свет вечернего фонаря…
– Здравствуйте, Алексей, – сказала я сразу же, поскольку подозревала, что он очень зажат, и не хотела сковывать его еще больше, вынуждая к активности в общении. – Александр Васильевич рассказал мне о вас, и я очень захотела с вами поговорить…
Он молчал.
– …потому что вы показались очень интересным человеком…
– Показался?.. – переспросил он неуверенно, но в то же время обиженно.
– Простите, Алексей… – спохватилась я. – Вы очень интересный человек.
– Я вас прощаю, – пробормотал он в ответ очень смущенно.
«Что за черт? – подумала я. – Судя по рассказу Кавээна, с ним он говорил достаточно свободно и оживленно. Что же сейчас он так зажался?..»
Я вопросительно посмотрела на Кавээна. То недоумевающе пожал плечами… Так. Вот вам первый факт для анализа. Разница в поведении. Она может быть вызвана только моим присутствием, остальные-то условия не изменились… Лично меня он не знает. Значит, это реакция на женщину вообще. Ну что ж, уже кое-что понятно…
Задача моя была достаточно сложной. Не прибегая ни к каким специальным исследованиям, которые можно проводить только в условиях клинического стационара, быстро, буквально в двадцати-пятнадцатиминутном разговоре сделать оценку его психического состояния и, если окажется необходимым, поставить приближенный диагноз…
Секунду поразмыслив, я выбрала метод свободных ассоциаций, позволяющий хотя бы поверхностно сканировать его бессознательное. Метод, конечно, не из современных, сейчас есть кое-что и поточнее в смысле достоверности результата. Но то, что выбрала я, было не только достаточно точно для моей цели, но и весьма наглядно. Я же знала, что мне придется рассказывать о нашей беседе и своих наблюдениях Григорию Абрамовичу. Что же я ему буду каждый узкоспециальный термин на пальцах пояснять? А в методе свободных ассоциаций и пояснять ничего не нужно – все как на ладони… Наглядно до примитивности.