Особая примета
Шрифт:
Он сказал «решительно», — но как раз решительности-то и не было в его голосе.
— Потрудитесь меня немедленно освободить и сказать, с кем я имею дело. Вы будете отвечать за насилие над советским офицером.
— Дорогой мой, зачем же так официально? Это — совершенно частное дело. Мы обращаемся к врачу, за врачебной помощью. Вы не имеете права отказать, кто бы мы ни были, это — ваш врачебный долг. Впрочем, протестовать вы обязаны, и, если меня когда-нибудь спросят, — он опять рассмеялся и сел к столу, — если меня спросят, я засвидетельствую, что вы уступили только насилию.
— Я не привык уступать насилию!
— А мы и не
Румянцев на мгновение зажмурился. Этот человек сам шел навстречу его плану. Но уступать было еще рано.
— Взять от вас деньги, а потом до конца жизни подвергаться шантажу? А если станет известно? Нет, риск слишком велик, я отказываюсь. Ищите себе другого врача.
Хирург встал, шумно отодвинув кресло.
— Ну, тогда будет уже не риск, а верная могила, — подхватил майор весело. — Сейчас Юзеф позовет людей, мы вас сведем в подвал... Там и закопаем. И никто никогда не узнает о вашем отказе, точно так же, как и о согласии. Гарантирую вам полную тайну. Ну? — Он подождал ответа, улыбка сползла с его лица, оно стало жестким, непроницаемым. — Знаете, профессор, вы не смотрите, что я смеюсь, просто у меня характер такой, а ваше положение очень серьезно. Напрасно вы упрямитесь. Нам известны некоторые ваши настроения. Вы человек старой формации... Ну, решайте, пока не поздно, мы теряем время, а человек может погибнуть... Не хотите? Что же делать. Пан Юзеф!..
Румянцев опять закрыл глаза, кажется, теперь довольно, можно уже уступить. Противно очень, но другой возможности выбраться отсюда нет. А выбраться нужно обязательно, в его руках нить, по которой можно распутать весь клубок. А раз так...
— Хорошо! — произнес он, и собственный голос показался чужим. — Сто тысяч в местной валюте вы можете заплатить? Только без всяких расписок!
Майор облегченно вздохнул.
— О, браво, доктор! Я знал, что мы договоримся. Сумма великовата, конечно, но — по специалисту и гонорар. Согласен и очень рад, что не ошибся в вас, у вас не будет поводов раскаиваться. Садитесь, сейчас наш врач все вам расскажет. Алоис, доложите профессору!
Майор откинулся на спинку стула, закурил, а профессор с удивлением заметил, что пальцы его слегка дрожат и лоб, под густыми рыжеватыми волосами, покрылся испариной. «Ну и крепко же он, оказывается, беспокоится за своего бандита! В чем дело?» — подумал профессор.
Толстяк в очках, до того жавшийся в углу, подошел и на плохом русском языке стал рассказывать, что имеется пулевое ранение бедра, сперва не показавшееся серьезным. Но потом был обморок, тошнота, живот болезнен, началось воспаление... Он хотя и неполноценный хирург, но имеет военный опыт. Он работал в российском госпитале и знает — первые шесть часов... а прошло уже двенадцать...
Поняв, что не услышит ничего дельного, Румянцев встал.
— Ах, боже мой, боже мой! — с досадой прервал он врача. — Показывайте вашего больного! — и пошел из столовой.
Алоис забежал вперед.
— Для операции все приготовлено — инструменты и материал... Есть даже пенициллин, достали кровь... Не клиника, то верно, но ведь во время войны... Пусть пан профессор посмотрит сам.
3. ДИВА
Маленькая комнатка во втором этаже слабо освещалась голубым ночником. Посредине стояла
На высоких подушках лежала молодая женщина. Ее красивое лицо, обрамленное светлыми волосами, было бледно. Большие, с густыми ресницами, голубые глаза раскрылись было навстречу вошедшим, но сразу зажмурились от яркого света. Изящно очерченные ноздри, полные алые губы, шея и грудь непрестанно поднимались в частом, неровном дыхании, и так же беспокойно сжимались тонкие пальцы. Майор подошел к кровати.
— Ну, Дива, вот вам и профессор! Теперь все будет хорошо!
Она быстро и невнятно проговорила несколько слов.
— Ей душно и хочется пить, — перевел майор.
Хирург взял влажную вздрагивающую руку. Дива посмотрела на него с надеждой и страхом. Считая частые удары слабого пульса, Румянцев почувствовал жалость к этому существу, такому юному — почти ребенку — и такому хорошенькому. Как ее втянули в эту преступную кровавую авантюру?
— Дайте-ка спирт или одеколон, что есть! — резко бросил он, пристальнее вглядевшись в лицо Дивы.
Смочив из поданного флакона угол простыни, он обтер Диве рот, пятно кармина осталось на полотне. Желтоватая бледность губ так изменила ее лицо, такие серые тени сразу легли на него, что все невольно переглянулись. Майор чуть прищелкнул языком и отошел за спинку кровати.
— Ясно? Уберите подушки и переставьте в ноги эти ваши кирпичи. Она обескровлена, а вы ей задрали голову к самому потолку. Думать же надо! Вот уж действительно неполноценный... Ну, так. Это совсем другое дело. Хорошо, давайте посмотрим рану. Вы бы, пожалуй, все-таки вышли отсюда, — предложил Румянцев майору, — ведь вы не врач? Ну, как угодно.
Алоис откинул одеяло, сестра разрезала бинт и сняла пропитанную кровью повязку. На белой коже темнела маленькая, с неровными краями ранка. Из глубины ее выступал свежий, вишнево-красный сгусток. Хирург смотрел долго и внимательно, потом его длинные пальцы легли на тело раненой, и опять он словно ждал чего-то.
— Стетоскоп есть? — спросил он, наконец, и, взяв у Алоиса эбонитовую трубочку, склонился над раной. Майор, перегнувшись через изголовье, начал что-то шептать раненой, но хирург погрозил свободной рукой. Все молчали, следя, как наливаются кровью ухо и шея профессора.
— Так! — сказал Румянцев, выпрямляясь, с очень серьезным лицом. — Рану можно закрыть. Побрить кожу вы, конечно, не догадались. Ну, посмотрим дальше... Нет, сперва ноги...
Окончив осмотр, он кивнул майору, и они вышли. Внизу, в столовой, хирург резко обернулся.
— Ну, знаете, это, конечно, меня не касается! Но скажу вам, что впутывать в такое дело женщину и подставлять ее под пулю, — просто подло. Зачем вы потащили ее с собой? Вот, теперь любуйтесь! Вы — мужчина!
Майор, видимо, был задет, он раздраженно пожал плечами.
— Что вы хотите? Я — лицо подчиненное. Но если с ней что-нибудь случится, я не оберусь неприятностей, черт бы ее побрал!.. Здесь работаешь, рискуешь, а когда все организовано, является кто-то и делает свой... Да, впрочем, неважно. Но постарайтесь помочь ей.