Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
— Четвертый день октября: в Ассизи, что в Умбрии, день возрождения на Небесах Святого Франциска, проповедника, основателя ордена францисканцев–миноритов, чья жизнь, полная святости и чудес, была описана Святым Бонавентурой…
— И египетских Святых мучеников Маркуса и Маркиана, братьев; и почти бесчисленного множества других мучеников обоих полов и всех возрастов, из коих одни были сожжены, пережив плети и другие ужасные пытки, другие сброшены в море, некоторые обезглавлены, некоторые замучены голодом, некоторые повешены на виселицах, а другие подвешены вниз головой…
— И тех Александрийских праведных священников
И Святого Петрония из Болоньи, епископа и исповедника…
Ужасающие подробности и экзотические имена заставляли читающего запинаться, что провоцировало плохо скрываемые улыбки на многих лицах. Жорж, однако, был рад столкнуться во всем этом великолепии с двумя своими соседями: Маркусом и Люциусом. Он представил Люсьена как Люциуса. Ровьер! Луций Вер! Император [Луций Цейоний Коммод Вер, более известный как Луций Вер, римский император с 161 по 169 из династии Антонинов]. Можно, конечно, предоставить ему возможность немного поправить империей, чтобы он не потерял лица. А Маркус, безусловно, разве не напоминает одного из героев «Quo Vadis» [«Камо грядеши», роман Генрика Сенкевича, 1895 г.]? Календарь включал в себя и Святого Петрония. Однако, это был не тот Петроний из романа [один из главных героев романа «Камо грядеши»], который, увенчанный розами, вскрыл себе вены. Святой Петроний, без сомнения, умер совсем по–другому.
Они отправились на прогулку. Пройдя через небольшую деревушку рядом с колледжем, они повернули в сторону гор. Миновав лес сладких каштанов, мальчики, склонившись, начали подбирать их плоды, лежащие повсюду в изобилии в своей полу–раскрывшейся скорлупе. Но им следовало быть ловкими, чтобы не уколоть свои пальцы, и быстрыми, чтобы не привлекать к себе внимание надзирающего воспитателя, который мог настаивать на уважении чужого имущества.
Они вышли к открытому полю и там провели несколько футбольных матчей. Жорж и Марк, недолюбливающие игры, удовлетворились их лицезрением. Ведь даже здесь правила соблюдались совсем не строго.
Люсьен, в команде, состоящей из его класса, играл отважно. Высокий мальчик, который, казалось, тоже оказывал знаки внимания Люсьену, забил гол за другую команду; Жорж развернул Блажана в его сторону. «Сколько же ему лет?» — задался вопросом Жорж. Около шестнадцати, наверно. Он был хорошо сложен, смел, с открытым, улыбающимся лицом и горящими глазами. Более того, он был хорош в игре: ему только что удалось остановить удар по воротам, бросившись на мяч, после чего раздались крики:
— Ох, отлично сыграно, Феррон! Бей, Андре.
Он содрал кожу с локтя.
— А я оставил свой носовой платок в куртке, — сказал он.
Жорж достал свой носовой платок из кармана и подошел предложить его.
— Спасибо, — произнёс Андре. — Ты не мог бы перевязать им меня?
И добавил:
— Ты же из третьей формы, да? Откуда и Ровьер.
Остальные игроки собрались вокруг. Жорж вернулся к Блажану.
— Хороший парень этот Феррон, — сказал он.
— О, они все такие, — ответил Марк, со своеобразной интонацией и выражением на лице.
Жорж спросил его, на что тот намекает.
— Знаешь, — сказал Марк после недолгого раздумья, — здесь есть два вида парней — как и везде. Но нет никаких сомнений, что плохих — большинство. Тебе придётся выбирать между ними, и ты поймёшь.
— Что значит
— Ну, я, конечно, не имел в виду тех, кто обманывает при игре прятки! Считай тех, кто непорочен, хорошими, и тех, кто с пороком — плохими.
— Если я правильно тебя понял, Феррон принадлежит ко вторым?
— Точно. Я знаю почтеннейшего Феррона в течение довольно долгого времени. Я наблюдал за его действиями, когда он бывал в младшей школе и там занимался кое–чем с новичками. Мне следует добавить, что он, кажется, немного успокоился в прошлом году, поскольку, как я знаю, у него давно нет законного фаворита. Однако, возможно, что он просто стал более осторожным.
Эти откровения, сопровождаемые хихиканьем, с горечью заполняли Жоржа. Люсьен больше не мог быть другом, как он надеялся. Место, которого он домогался, уже было занято; и теперь Жорж знал, другом какого рода.
— Я часто задавался вопросом, — продолжал Марк, — Как мальчикам подобного типа хватает здоровья, необходимого для их делишек. Но рано или поздно они обязаны попасться.
На обратном пути в колледж Жорж коснулся в кармане смятого платка, который вернул ему Феррон. Кончик пальца вступил в контакт со сгустком запекшейся крови из пореза. Он возненавидел эту кровь. Он должен был достать себе чистый носовой платок.
Люсьен шёл в двух рядах впереди его. Как легко и просто он вел себя! Почти так, как будто он просто прогуливался на цыпочках. Он, конечно же, не походил на человека, который собирался попадаться. В то время как Марк, бедняга, уже жаловался на усталость и запыхался! Были ли его замечания по поводу Андре действительно обоснованными? Возможно, это была ревность, заставлявшая его говорить такое о мальчиках, чье здоровье было крепким. Он видел грязь там, где было здоровье. И, возможно, у собственных подозрений Жоржа были не лучшие основания? Вероятно, Люсьен совсем не находился под властью Андре. Поэтому не было никакой необходимости отказываться от него так скоро: это был всего лишь второй день семестра.
В тот вечер в студии, перед началом занятий, Жорж повернулся, чтобы увидеть, где сидел Феррон. Его соперник был далеко. Они могли спокойно заниматься. Занятие заключалось в переводе латинского текста из «Le Tatou» — «Время не может заставить нас забыть наше отечество».
Жорж, переписывая набело, вспомнил сказанное ему Марком — надо было написать в верхнем левом углу инициалы И. М.И — Иисус, Мария, Иосиф — и, сверху в центре поставить крестик. Он не сделал этого в заголовке своей работы — получилось бы не очень хорошо, если он из–за этого потеряет в оценке, тем более что Марк, первым прочитав черновик Жоржа, смиренно признал себя побежденным.
При первом звуке колокола по одному мальчику из каждого класса вскочили, собрали работы и отнесли их учителю. Жоржа развлекала та важность, которую демонстрировали обладатели подобных мелких обязанностей. Он прикинул тех, кого уже заметил: там был мальчик, который собирал заявки перед началом занятий; мальчик, который был старостой стола; староста трапезной; мальчик, который подавал хлеб во время чаепития; звонарь; наполнитель чернильницы; библиотекарь; лидер колонны при прогулке. Без сомнения, за такие привилегии, как за лакомые местечки боролись так же, как в античные режимы сражались за должности смотрителя приливов, уполномоченного по урнам с пеплом, или инспектора по фуражу.