Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Кроме того, Жорж не видел обоснованного сравнения между его ситуацией по отношению Александру, и ситуацией Люсьена по отношению к Андре. Вне колледжа Люсьен и Андре могли совершенно свободно встречаться, так как их семьи были знакомы, а они провели вместе один школьный год и долгие каникулы. И притом, исключили Андре не в результате открывшейся связи между ними.
А Жорж и Александр были скомпрометированы отношениями друг с другом. Разлучённые, они не смогут иметь посредника. Несмотря на своё хвастовство, Морис находится в руках Отца Лозона. После той сомнительной ночной сцены с Отцом де Треннесом он, определённо, попал под подозрение, чтобы он не говорил. Его письма просматривались
«1 июля. Праздник Драгоценной Крови Господа нашего Иисуса Христа [праздник, включаемый в общий католический календарь с 1849 по 1969 год.]. Литургические украшения красные». У Жоржа текла точно такая же драгоценная кровь, текла по его венам, и он мог предложить свою кровь на обмен. И у него ничего бы не осталось, только память об этом мистическом союзе, как о процессии Святого Сердца, о которой он уже получил напоминание, и о Содружестве драгоценной крови, в которое однажды завербовал его Люсьен.
Он прочитал ниже: «И кровь Агнца послужит вам знаком». И другие воспоминания стали тесниться в его голове: молитва, включающая кровь Агнца, произносимая Отцом де Треннесом, надевающим облачения; плакат в комнате Отца Лозона; рождественский жертвенный ягненок.
В галерее над Александром и лицом к Жоржу молился корректор их ошибок. Он закончил свою мессу раньше обычного: без сомнения, он ждал — посмеет ли его экс–кающийся подойти к столу причастия. Жорж не пошёл. Александр, должно быть, получивший аналогичные указания в отношении себя, тоже остался на месте. Может, он снова думает написать Папе Римскому в знак протеста? Но, как он сказал, все это не считается, для него.
Во время послеобеденных занятий в студии Жорж, как всегда по субботам, пошел на исповедь. Он вдруг решил попытать свою удачу, искушая Бога. Он нагло эксплуатировал идею, подсказанную ему Люсьеном сразу же после случая в хижине.
Люсьен, при подобных обстоятельствах, неожиданно увидел свет в 10:35 пополудни 6 октября; Жорж увидел то же самое в 3:30 пополудни 29 июня. Разве Александр в один прекрасный день пасхальных каникул не сообщил Отцу Лозону, что внезапно обрёл благодать? Будет и на нашей улице праздник: теперь подошёл черёд Жоржа испытать и очищение и просветление. Если он не пребывает в состояние благодати, то настало время что–нибудь сделать в этом направлении. Академик из Acad'emie des Palinods должен выслушать, как Жорж поёт палинодию [род стихотворения в древности, в котором поэт отрекается от сказанного им в другом стихотворении.]. Он выступит, помня, что ему запрещено снова скрещивать мечи со священником. Дружба, которую он взлелеял с Александром посредством святого причастия, должна неизменно зависеть от исповеди: пусть таинства еще раз придут им на помощь.
Опускаясь на колени в исповедальне, Жорж был сильно взволнован. С большим чувством в голосе он произнёс:
— Отец, умоляю вас, выслушайте меня.
Его кающееся поведение должно было продемонстрировать, что это не бравада. Он заявил, что хочет компенсировать преднамеренные упущения своих прошлых исповедей.
Начал он с того, чтобы признал все грехи, в которых не признавался с момента своей первой исповеди в Сен—Клоде. После чего, усугубляя, выставил себя самым порочным существом, которое только можно себе представить. Тем не менее, он настаивал, что в этот позор, открывший его во всём своём непотребстве, он никогда никого
Раскаяние, продемонстрированное им в отношении мнимых грехов, которые он основательно приписал себе, доказывало, что отныне он неспособен лгать.
Признание, которое он делал сейчас Отцу Лозону, по сути, состояло в том, что Отец де Треннес ожидал его прихода. Единственный способ, которым он мог показать себя искренним — это признать себя виновным. Деяние, которым он занимался, было, конечно же, унизительным, недостойным; он не мог ничего поделать — не он, а священник сделал это неизбежным. Но он не жалел. Он испытывал циничное удовольствие, вынуждая этого человека выслушивать себя в попытке подвигнуть его священническую душу в сторону жалости, которой отнюдь не заслуживал.
Он ощутил, как его сердце освободилось от бремени этого нового жульничества, словно он раскаялся по–настоящему. Он чувствовал, что находится на обратном пути, поднимаясь вверх по крутому склону, к подножию которого был сброшен. Он получал удовольствие, унижаясь, опорочивая себя ради того, чтобы сохранить свою чистую дружбу. Он склонился, чтобы победить, чтобы вознести себя: его обет был почти евангельским. И его гордость, которую он, казалось, смирил, никогда ещё так высокомерно не торжествовала.
Он ожидал потока обстоятельных советов, и увещеваний, полных пафоса. Но Отец ограничился тем, что медленно произнёс:
— В качестве покаяния, вы будете медитировать в течение четверти часа над этими словами — я верю в вечную жизнь.
После чего сделал знак отпущения грехов.
На следующий день, на религиозном обучении, преподаватель задал тему сочинения: «Земной рай».
— Вскоре я увижу, — сказал он, улыбаясь, — помнит ли класс мои первые уроки.
Казалось, он задумал разыграть над ними забавную шутку. Он сидел и потирал руки, явно выглядя необыкновенно довольным собой. После чего все остальные улыбнулись, по крайней мере, никто не забыл тему о крупноплодном банановом дереве.
Жорж пребывал в ярости, будучи лишённым возможности написать лучшее сочинение на такую прекрасную тему, и единственную, который он знал очень хорошо, совершенно независимо от бананового дерева. Какая наглость — заставлять его играть роль балбеса! Это наказание было несоразмерно преступлению. Если он недостоин оставаться в Сен—Клоде, то пусть его исключают; если нет, то пусть ему воздадут должное за его успехи в учёбе. Он вспомнил, что однажды сказал Александр: «Те люди, которым мы платим…» Он платил, чтобы учиться, и получал вознаграждение за хорошую учёбу, вне зависимости от того, был ли этот успех достигнут благодаря его памяти, иронии, или благодаря Святому Экспедиту.
Его духовник приложил руку к делу, которое его не касалось — он злоупотребил своими полномочиями. Неужели он думает, что они по–прежнему живут в дни Отца Лашеза [Francois d'Aix de La Chaise; 1624–1709; французский иезуит, духовник Людовика XIV. Был более известен как папаша Лашез (Пер—Лашез, p`ere Lachaise); давший своё имя самому большому парижскому кладбищу, поначалу бывшему просто Восточным кладбищем французской столицы.] и Отца Добентона, руководившими и направлявшими своих королей? Мальчики из класса Философии были совершенно правы относительно Отца де Треннеса. Нельзя требовать, чтобы всё совершалось во имя Бога. Ими было немало сказано о древнем еврейском обычае, запрещающем использовать имя Иеговы вне храма.