Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке
Шрифт:
Руки маркграфа легко подхватили меня и усадили на ложе. Он заботливо взбил подушки, лукаво подмигнул и пристроился рядом, водрузив сапоги на розовое атласное покрывало. Моя голова, затуманенная ядом, сама собой склонилась на его плечо.
— Нет! — вскрикнула старуха, но было уже поздно, дверь распахнулась, и в опочивальню вошли двое. Отцов Бонифациев было два. Я зажмурила правый глаз, их стало один. Он был маленький и тщедушный. Огромное серебряное распятие на толстой цепи, казалось, прогибало его к земле и не давало взлететь на облака к ангелам. Сухие ручки сложены в молитвенном жесте, губы поджаты, запавшие глаза горят голодным блеском от непрерывного поста. Острый
Монах насупился, видимо, не ожидал столь теплого приема. Его лицо вытянулось и стало напоминать дверную щель. Жаль. Ежик был лучше. Настроение испортилось.
— Кхе, — сказал отец Бонифаций, возведя очи к пологу кровати. Я тоже посмотрела вверх, силясь отгадать, что он там увидел интересного. — Возблагодарим Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятую Деву Марию за благополучное исцеление нашей возлюбленной дочери Агнес!
Мне хотелось возразить, что Агнес не может быть его дочерью в силу обета безбрачия, которое… Но маркграф опередил:
— Возблагодарим, — согласился он. — Сегодня же храму будет пожертвовано серебряное напольное распятие.
— И два подсвечника, — быстро добавил монах.
Маркграф кивнул в знак согласия.
— Кхе, я, собственно, по делу, — отец Бонифаций забрался в кресло у окна. Стоптанные башмаки болтались над полом, не доставая до него. — Долг призывает меня донести до вас, дети мои, добрую весть. Изабелла, все еще пребывая в длительном трауре по поводу утраты дорогого супруга, вашего единокровного отца, дорогой маркграф, а так же в болезненной кручине после вашего внезапного отъезда после… после… — Святой отец запутался в витиеватой своей речи и закашлялся. — После некоторых известных вам обстоятельств, не находит себе место от радости и волнения. Наши горячие молитвы о благополучном исходе… кхе… болезни дорогой Агнес и победоносном завершении… кхе… свадебного путешествия… Господь услышал. И вернул ей душевное спокойствие. Изабелла, наша возлюбленная дочь, кротость и умиление Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии, воспылала жаждой провести свои последние дни в молитве и уединении. Перед уходом в монастырь она выразила желание попрощаться со своими дорогими чадами…
Я почувствовала, как дрогнула рука маркграфа Хендрика, которой он поддерживал мои плечи, не давая завалиться в подушки.
— Изабелла собралась в монастырь? — в изумлении спросил он.
— Да! — торжество светилось в запавших глазках отца Бонифация.
— В какой же монастырь она собралась? — все никак не мог поверить маркграф.
— Э-э-э… — чуть замялся монах. — В приют Христовых Невест-Бернардинок.
— Хорошо, мы навестим Изабеллу перед ее отправлением в монастырь.
— Сегодня вечером она ждет вас… — отец Бонифаций сполз с кресла, благословил ложе размашистым перекрестием и, стуча ботинками, покинул опочивальню.
Маркграф подождал, пока хлопнула дверь, и позвал:
— Гунда, ты все слышала?
— Еще бы! — отозвалась старуха. — Ха! И не верю ни единому слову!
— И я сомневаюсь, — согласился Хендрик.
— Слезай с кровати, нечего пачкать покрывало, им пользовалась еще твоя матушка… — ворчала она, гремя какими-то железками.
Теплая рука отпустила мои плечи, лишив их опоры.
— Гунда, представь себе, на лестнице у северной стены действительно кто-то был и окно открывал. Пыль стерта. Смотри, что я нашел на ступеньке…
Они замолчали, склонившись головами и разглядывая нечто маленькое на ладони маркграфа.
— Шут, —
— Варкоч, — согласился с ней маркграф.
Мне захотелось тоже взглянуть, что такое они рассматривали, но не было сил вымолвить хоть слово или пошевелить пальцем. Голова моя клонилась, клонилась, пока не завалилась носом в розовое покрывало.
— Гунда, — услышала я далекий голос. — Чем ты ее напоила? Ты же знаешь, я не переношу пьяных женщин!
— Еще бы мне не знать! — ехидно прокаркала ворона и захлопала крыльями, устраиваясь в гнезде.
Глава 12
Год 2005, утро
Несколько черных птиц сорвались с голых ветвей мертвого дерева и беспорядочно закружили в ярко-синем небе, словно осенние листья, сорванные ветром. Кажется, мне так и не удалось толком заснуть на охапке старой соломы в пещере. Все время слышались осторожные шаги, неясные шорохи и тихий шепот. Кто были те две фигуры, которые явились в ночной тьме? Призраки или живые существа? Я не могла толком понять, был то обморочный сон или явь.
Меня разбудил птичий гомон. С большим трудом удалось размять затекшие ноги и заставить себя умыться росой. Зубы стучали от сырого холода, который, казалось, навсегда поселился в теле. Мне было до слез жаль потерянного чемодана, в котором было столько сухих и теплых вещей! Хорошо хоть сумочка осталась при мне, а в ней главные сокровища: «Титул», паспорт и авиабилет. Обняв себя за плечи и сотрясаясь от озноба, я преодолела несколько метров тропинки и застыла, приоткрыв рот.
Я протерла стекла очков полой свитера, водрузила их на нос и уставилась на могучие развалины. Глыбы дикого камня вздымались над головой неприступным бастионом. В расселинах притулились худенькие деревца с искривленными стволами. Мне пришлось запрокинуть голову и приставить ладонь козырьком ко лбу, чтобы рассмотреть в ярком солнечном свете останки крепостной стены. Оказалось, что я провела ночь буквально в двадцати минутах ходьбы от замка. Передо мной возвышался Грюнштайн. Угрюмый, седой от пятен лишайника, весь в ранах обвалившихся стен, он врос в гору по плечи.
Поместье находилось в плачевном состоянии и требовало капитального ремонта. Некогда могучее оборонительное сооружение производило жалкое впечатление одряхлевшего богатыря.
По обвалившимся глыбам я вскарабкалась на стену и окинула взглядом окрестности. Океан зеленых волн расстилался до самого горизонта. Дух захватывало от простора и хотелось обрести крылья, чтобы стать его частью. В нестерпимо ярком небе кружили птицы. Теплый ветерок донес голос горной реки. Я присела на теплый камень, сорвала травинку и пожевала ее в унынии одиночества. Среди развалин заброшенного замка и сквозняков могут обитать только привидения или горные духи…
Впрочем, нет, я ошиблась. Среди россыпи валунов и высоких сорняков виднелась тропинка, утоптанная вполне материальными существами. Она огибала руины круглой сторожевой башни и поднималась вверх по выщербленным камням, вела мимо треснутых корыт лошадиных поилок, выдолбленных из цельных глыб, вдоль фундаментов строений непонятного предназначения, через открытую площадь к остаткам кладки давно покинутых жилищ.
Обогнув угол, я оказалась на небольшой площади, границы которой угадывались по остаткам стен. Единственным целым зданием, чудом сохранившемся на площади, была часовня. Мне пришлось нагнуть голову, чтобы войти через дверной проем под готические своды. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела каменный крест, на котором застыло в агонии тело Христа с отбитыми ступнями.