Особенности национального похмелья
Шрифт:
Известно, что фаворит Екатерины Великой граф Григорий Орлов был невоздержан во хмелю на язык. Однажды под влиянием Бахусовых даров (дело было в узком дворцовом кругу) граф принялся рассуждать о своем несомненно огромном влиянии в гвардии. В заключение, хватив уже совсем лишнего, Орлов громогласно заявил:
– Для нового переворота мне потребуется только один месяц!
(В 1762 году гвардия при активном участии братьев Орловых возвела Екатерину на российский престол.)
Воцарилась
– Возможно. Но мы бы повесили тебя за неделю до этого, пьяная морда. Поди проспись! – Опомнившийся Орлов немедленно последовал умному совету.
Один из лучших статс-секретарей Екатерины Великой невзрачный Александр Храповицкий имел объяснимую человеческую слабость – любил хорошо выпить. Надо заметить, что рабочий день императрицы начинался около 6 часов утра, когда та, выпив крепчайшего кофе, выслушивала доклады о текущих делах и диктовала ответы на многочисленные письма.
В связи с этим статс-секретарь, частенько кутивший ночи напролет, был вынужден для экстренного отрезвления звать лекаря и выпускать себе 2-3 чашки крови (в то время сие было радикальным средством от всех болезней, в том числе и для излечения похмельного страдания). Помощники Храповицкого заранее выясняли, в каком кабаке Санкт-Петербурга собирается пьянствовать статс-секретарь и рано утром высылали туда специальную коляску. Понятно, что времени на подготовку документов, в таком случае, не оставалось, и Храповицкий, обладавший феноменальной памятью, «читал» доклад наизусть по белому, неисписанному листу бумаги, который держал в дрожащих руках,
И вот однажды Екатерина приказала Храповицкому, в очередной раз уверенно «читавшему» по белым листам бумаги, подать ей записи для личного ознакомления. Побледневший статс-секретарь упал на колени и немедленно повинился:
– Помилуй, матушка-государыня, прости обман! Я недостоин милосердия твоего!
Изумленная Екатерина взглянула на чистые листы и невольно улыбнулась.
– Что сие значит, Александр Владимирович?
Храповицкий, отлично знавший, что немедленное и искреннее раскаяние получало всемилостивейшее прощение, объяснился:
– У Елагина на острове, всю ночь, виноват, праздновали. Я поутру еще пьян оказался и, для отрезвления, три чашки крови себе выпустил. Доклад же составил дорогой в коляске, когда везли меня с острова, а листы эти у камердинера взял…
– Ладно, Бог простит, – ответила Екатерина. – Поди же, вели написать доклад.
– Государыня! Дозвольте написать в Вашем присутствии – в канцелярии поймут, что я имел дерзость Вас обмануть!
– Спасибо, Храповицкий. Я вижу твою преданность, садись пиши.
При всем уважении к Суворову, преданность и верность престолу которого стояла вне сомнения, Екатерина II не очень любила приглашать фельдмаршала ко двору – известная острота языка Александра Васильевича нередко мешала ему удерживаться в рамках этикета.
На одном из обедов в честь очередной победы русского оружия в Европе, Екатерина, желая оказать внимание главнокомандующему, обратилась к
– Чем потчевать дорогого гостя?
– Благослови, государыня, водкой, – ответствовал Суворов.
– Прости, но что на это скажут придворные дамы, которые будут с тобой разговаривать? – заметила Екатерина Великая.
– Они почувствуют, что с ними говорит солдат.
Известно, что во время знаменитого путешествия на Юг России, императрица, довольная хорошим состоянием вверенной Суворову армии, поинтересовалась – какой тот желает награды? Старый оригинал подумал, и попросил Екатерину заплатить восемь рублей, которые якобы остался должен за квартиру и обед с выпивкой (надо заметить, что в этом отношении фельдмаршал был более чем скромен, довольствуясь постной пищей и 1-2 стойками анисовой либо перечной водки).
Императрица вздохнула и распорядилась уплатить.
Император Николай I, ревностно следивший за дисциплиной в офицерском корпусе, проезжал мимо известного в Санкт-Петербурге трактира именно в ту минуту, когда из дверей последнего появился крепко выпивший офицер одного из гвардейских полков, расквартированных в северной столице.
Государь велел остановиться и жестом подозвал офицера. Надо заметить, что ничего хорошего последнему это не предвещало – Николай Александрович отличался весьма жестким характером. Офицер хотя и нетвердо, но быстро подошел к императору и, покачиваясь, вытянулся «во фрунт».
– Что бы ты сделал намоем месте, встретив офицера в подобном состоянии? – спросил Николай, морщась от запаха, исходившего от бравого гвардейца.
– Да я… Да я бы, Ваше Императорское Величество, с подобной свиньей совсем не разговаривал!
Император засмеялся и велел офицеру ехать домой проспаться.
А вот другой анекдот того времени.
Однажды Николаю Александровичу попался едущий на извозчике пьяный драгун. Офицер, знавший характер государя, испугался, но, тем не менее, быстро нашелся: остановив сани, вытянулся «во фрунт» и отсалютовал обнаженной саблей.
– Что ты делаешь, драгун? – спросил недовольный император.
– Пьяного драгуна на гауптвахту с-с-сопровождаю… ик! Ваше императорское величество!
Николай II развеселился, пожаловал драгуну 5 рублей и велел тому ехать домой. Надо сказать, что ситуация, дошедшая до нас в этом анекдоте, уникальна: замеченному в пьянстве офицеру (замеченному именно государем) грозил, как минимум, перевод в захолустный гарнизон с крепким понижением в чине.
В разгар Крымской кампании 1854-55 гг., когда положение русской армии оказалось весьма плачевным, главнокомандующий светлейший князь А. С. Меншиков запросил Ставку о подкреплении, вместо которого на театр военных действий торжественно прибыл генерал-адьютант Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (очевидно, для написания победных реляций). Рассказывают, что князь с досадой заметил: