Особенности национальной милиции

Серегин Михаил Георгиевич

Федя виновато потупил взгляд и внимательно стал изучать старенькие туфли женщины с тупыми носами и неинтересным каблуком. Не оставалось сомнений, что Амалия Тихоновна в уме уже поставила диагноз, подписав приговор будущей карьере Федора, а возможно, и жизни. Оставалось только тупо молчать, как когда-то в школьные годы у доски. Товарищи, стоя рядом, покрякивали, жалея друга, но и они не находили слов оправдания.

– Немедленно идите в медпункт и по дороге старайтесь ни с кем не общаться, – в сердцах взмахнув рукою, воскликнула врач. –

Не хватало еще, чтобы вы перезаразили всех подряд.

Ганга удивился.

– Амалия Тихоновна, так это ж, – краска залила лицо и шею, слившись с холмиками сыпи, – не тем путем передается.

Ребятам и дяде Сане показалось, что Амалии Тихоновне вдруг резко стало не хватать воздуха. Она захлебнулась глубоким вздохом, приложив руку к сердцу, как всегда делала, когда пациент попадался не из послушных, и воскликнула так, что дядя Саня вздрогнул.

– Мне лучше знать, каким путем что передается! Марш в медпункт! – А затем спокойнее: – Через полчаса я к тебе загляну и очень огорчусь, если тебя еще не будет в палате.

Сказала и пошла своей дорогой, гордо переставляя вразвалочку ноги, как это делают все грузные женщины, которым перевалило за тридцать пять.

– Однако строга! – с восхищением заметил дядя Саня, провожая взглядом пышную фигуру, и прищелкнул языком, что означало крайнюю степень восхищения ее поступком. – Надо будет на днях заглянуть к ней с радикулитом.

Ганга вздохнул. Пропал. Тяжелая рука легла на плечо.

– Лечись, Федя, а мы за тебя отомстим преступному элементу, – сказал Венька, а Леха шумно шмыгнул носом. – Обязательно отомстим.

8

Курсант Зубоскалин поправил накладную грудь, сбившуюся немного набок, что вызвало полуобморочное состояние одной пожилой особы, мирно выгуливавшей меланхоличную таксу, и опробовал переговорное устройство, мешавшее ему в правом ухе, как гвоздь в ботинке.

– Ребята, как слышите меня? Прием.

Дама с собачкой, отличавшаяся от чеховской более расплывчатой фигурой и наличием вставной челюсти, заинтересованно окинула взглядом гражданку с мигрирующими грудями и общающуюся с собою, и сочувственно вздохнула.

Это Зубоскалина насторожило.

– Слышу тебя отлично, – сквозь шипения, напоминающие помехи в радиоприемнике при настройке волны, послышалось в ухе. – У нас все тихо. Как у тебя?

– Старушка подозрительная, все высматривает, вынюхивает. – Зубоскалин кокетливо поправил прическу. – На женщин внимание обращает.

– Приметы есть?

– Да. Зверь породы такса.

– Проследим, – обещали в ухе, и связь с писком отключилась.

«Жмот этот Мочилов, – подумал Дирол, – не мог нормальную аппаратуру дать. Небось списанную всучил, а новенькое для комиссии приберег».

Он поправил ослепительно белую сумочку и заманчивой походкой, покачивая костлявыми бедрами, вошел в парк. Его целью было ошиваться в людных местах часами, при этом делая вид, что он здесь ненадолго

и скоро уйдет. Задача не из легких, и Зубоскалин гордился, что ее доверили именно ему. Одна проблема удручала курсанта – туфли.

Эффектные, на высоком, сантиметров десять, каблуке. От них постоянно почему-то подворачивались ноги, словно курсант был ранен пулей бандита в ногу, что опять же вызывало сочувствие любопытной старушки с собакой.

А как эти туфли достались Зубоскалину... Он мечтательно приподнял глазки, взмахнув косо наклеенными ресницами, и вспомнил минувший вечер.

* * *

Решено было ловить дурковеда на живца. Этот действенный способ известен еще с незапамятных времен и, если верить учебнику по истории оперативного сыска, практически никогда не подводил. Определить, кто будет играть роль приманки, ни для кого не составило труда.

– Дирол, ты у нас краше всех, – сразу отметил начальник новоиспеченной опергруппы, Кулапудов, – и по фигуре подходишь.

Вон какой длинноногий.

Саша вздохнул. На фига он отрастил такие длинные ноги? Сначала отказывался, говорил, что в жизни своей никогда не отличался грациозной походкой или изысканными манерами. И вообще он за фигурой давно не следил.

Однако его никто и слушать не стал.

Зубоскалин почувствовал высокую ответственность, возложенную на него ребятами. Где-то далеко в мозгу патриотично заиграли звуки горна, что-то из далекого пионерского прошлого. Скорее всего, пионерскую зорьку. Вспомнились мудрые слова отца в тот момент, когда Дирол в последний раз его видел. «Живи по совести», – сказал тогда батя, запустив руку в кудрявую шевелюру сына, потрепал ее и ушел насовсем, бросив их с матерью в коммуналке с семью соседями и бесчисленным количеством тараканов. Саша на всю жизнь запомнил эти слова, и теперь они неспроста всплыли в возбужденном мозгу. Саня согласился.

Обмундирование для операции найти было не так сложно. Курсанты, как и все нормальные люди, имеют свои семьи, а вместе с ними и матерей, сестер, тетушек, а также другой родственный персонал женского пола.

Принесли кто что мог: платье красное, с заманчивыми лямочками на плечах, кольца и браслеты, набор косметики, колготки с лайкрой... Федор Ганга раздобыл бабушкин белый парик, которым старушка намечающуюся лысину прикрывала. И самое главное, объект предполагаемого покушения преступников – сумка от тети Аси.

Вот только женские туфли сорок второго размера найти оказалось довольно проблематично.

– Может, мамы моей полезут? У нее тридцать девятый, – говорил Пешкодралов, вытаскивая из деревянного коробка присланные по такому случаю черные туфли с каблуком-рюмочкой и аляповатым белым бантом моды годов семидесятых.

Зубоскалин скривил лицо, глядя на этакую красоту.

– Они мне под платье не подходят.

– Разговорчики, курсант, – одернул его Кулапудов. – Парк «Липки» – это не подиум д’арт, и такие сойдут.