Особенные. Элька-4
Шрифт:
— Вообще-то в России они запрещены, — просветил меня Диреев.
— Серьезно? — хмыкнула я, и бросила сумку на кровать. — Конфискуешь?
— Ты ведь не в первый раз подглядывала? — все также насмешливо спросил он.
— Я не подглядывала. Просто хотела убедиться, что с ним все в порядке.
— Беспокоишься? — прищурился он.
— Он мне не безразличен.
— Хм. А обо мне ты тоже беспокоилась?
— Я никогда не «подглядывала», как ты сказал, за тобой.
— Да неужели? — ничуть не поверил он. — Врунья из тебя никакая.
— Чего
— Зачем же? Я просто пришел забрать зеркало. Надеюсь, оно у тебя одно.
— Как всегда, — разочарованно вздохнула я, отворачиваясь от него. Не люблю смотреть, как он уходит. Иногда это просто убивает, но он почему-то не ушел, остановился, так и не открыв дверь.
— Что?
У меня не было причин молчать, поэтому я и не стала.
— Всегда это делаешь. Приходишь, чтобы отчитать или наказать. Зеркало — единственная связь с Евой и Крысом. Я скучаю по ним, но какое тебе дело? Извини, мне нужно переодеться к отработке.
Вот теперь я услышала звук открывающейся двери, но так и не обернулась. Сейчас, больше всего на свете мне хотелось, чтобы он закрыл ее, подошел ко мне и обнял, вдохнул запах моих волос, поцеловал в макушку и прошептал:
— Все будет хорошо.
Но это всего лишь глупая, ничего не значащая для него мечта. А мечты, как известно, почти никогда не исполняются. Не в моем случае.
Глава 18
Примирение
Сегодня на тренировочной площадке вместо Игната нас ждал Диреев, как всегда неотразимый. Это я спросонья на чудище лесное похожа, а он, каким бы уставшим не был, всегда красив, как бог, блин, ну почему не мой?
Венера подошла к нему, с совершенно счастливой улыбкой влюбленной девушки, а я не могла, просто не могла смотреть, видеть его глаза в этот момент. Ревность очень плохое чувство. Оно переворачивает что-то в душе, заставляет становиться хуже, чем ты хочешь быть, ненавидеть счастливую соперницу. Да, ревность очень плохое чувство, но оно поселилось во мне, и я не знала, как его оттуда вытравить, как стать снова простой беззаботной Элей, с улыбкой, а не с завистью смотрящей на чужую любовь. Боже, это когда-нибудь прекратится? Что ж я успокоиться-то никак не могу? Элька, смирись, смирись, кому говорят, вот только жаль инструкции никто еще не выдумал, как это сделать, как заставить сердце не любить, и оставаться равнодушной, а не тонуть в удушающей волне гнева, глядя на то, как твой любимый любезничает с другой и совершенно не обращает на тебя внимания.
Когда Венера отлипла от него, наконец, Диреев разразился пламенной речью на тему того, что следующие несколько недель будет заменять Игната на тренировках, о занятиях я вообще молчу. Вчерашние наши потуги в защите, которые привели только к мигрени, его не удовлетворили. Так что нам еще придется встречаться, не раз, не два, а теперь выясняется, что постоянно, каждое утро. Все это вызывало неприличные и болезненные воспоминания, когда мы вот также бегали по утрам, но только
Блин, он словно намеренно испытывает меня на прочность, а ведь как легко бы стало, если бы я не видела его вовсе. Как там говорят: «С глаз долой — из сердца вон». Теперь даже это невозможно.
Так, заканчиваем думать о бывшем, заканчиваем, я сказала. Надо переключиться и, кажется, я знаю, на что именно.
Я дождалась, когда Диреев даст отмашку бежать и рванула вперед так быстро, как только умела. Мне нужно было догнать одну прыткую девчонку, и сказать ей нечто очень важное. О, получилось, догнала. Теперь осталось к ее ритму приноровиться.
— Кааать. Прости меня, дуру убогую.
Она так резко остановилась, что я чуть в нее не врезалась.
— Ты чего?
— А ты? — не осталась в долгу она.
— Ну, я.
— Что?
— Осознала, что ты права. Я и правда зациклилась на себе. И мне очень жаль. И мне очень грустно, и поговорить не с кем, а еще в Праге на нас напали и позавчера напали, и кажется, мою маму хотят убить, и еще вот.
Я выпалила весь этот монолог практически на одном дыхании, а в довершение подтянула рукав и татушку показала. Катерина впечатлилась, не столько моей речью, сколько татушкой. Схватила руку и поднесла ближе, чтобы разглядеть рисунок во всех подробностях.
— Это то, что я думаю?
— Это то, что ты думаешь, — подтвердила я.
В общем, подзадержались мы знатно, а точнее забили на эту пробежку и пошли по территории восстанавливать наши испорченные отношения. Я рассказала ей все о яде, о моем выборе темной стороны, о том, что у нас с Диреевым произошло, что ее особенно возмутило.
— И после всего он просто ушел?
— Ага, сказал, что ему все равно и бросил меня там.
— Гад.
— Еще какой, — согласилась я.
— Но ты все равно его любишь.
Она не спрашивала, утверждала, а я не стала лгать.
— Очень.
— А как же Егор?
Я пожала плечами, повздыхала и сказала то, что было у меня на сердце.
— Я всегда буду его любить, но… это уже что-то другое. Наверное, я просто научилась без него жить, а без Диреева словно и не существую вовсе. Все мысли только о нем и от его присутствия рядом.
— Легче не становится, — понимающе закончила Катя.
— Ник тебя тоже замучил?
— Я не знала раньше, что он умеет проникать под кожу, заставляя думать о нем постоянно, и днем и ночью, и даже сейчас, когда мы с тобой говорим.
— Любовь — отстой, — вздохнув, заключила я.
— Еще какая, — кивнула Катя, а я продолжила свой рассказ о Праге и о том, как у меня появилась татушка, о нападении на нас с Евой, и почему напали на Данилевичей. Катя долго молчала, переваривала информацию, а потом задала вопрос, который никогда раньше не приходил мне в голову:
— Интересно, а эти каратели случайно вас выследили, или они изначально знали, что ты будешь там?
— Да, но они охотились не на меня.
— Но, насколько я поняла, раньше на Еву не нападали.