Особо одарённая особа. Дилогия.

Вересень Мария

— Иллюзия, мон шер, как говорит мой староста.

Здесь все было навалено огромной грудой, и бардак был капитальный, как в хижине золотаря.

В огромных кованых треногах цепными саламандрами ревели, бились языки огня. Их отблески плясали на безумных, невозможных просто горах золота, каменьев и распахнутых, как уличные девки, сундуках — иди, бери что хочешь.

В этих сугробах из монет, перстней, корон и трехведерных кубков тонули, распластавшись так и сяк, блистательные рыцарские латы. Их было здесь так много,

что хватило бы на Златоградский полк.

А всякие там чеканы, булавы немыслимо бы было сосчитать. И все это не абы как, а с золотой насечкой и эмалью, и в бриллиантах, и из лучшей стали, и с такими клеймами, что Алия чуть в обморок не упала.

И уж среди этого добра, как остовы разбитых кораблей, чернели жуткие полугнилые полки, на которых кукожилось что-то скорченное временем и мерзким обращением.

Бурые, как языки покойников, пергаменты столь безобразно свешивались вниз, что не хотелось даже прикасаться к ним, не то что рыться в поисках не сгнивших до конца гримуаров.

Я тронула одну из книг, и та распалась прахом, выворотив плесневелое нутро наружу. Только и успела, что прочесть название — «… до сотворенья мира». А кто там автор и про что писал, теперь останется загадкой.

Мы втроем попробовали влезть на кучу повыше, чтобы оглядеться, и съехали с нее, как с горки. Алия выворотила по дороге меч и онемела, словно квочка, высидевшая жабу, только разевала рот и делала пальцами «корону», намекая, будто знает, чья цацка.

Лейя глупенько хихикала, вся с ног до головы осыпанная пылью бриллиантов, и я, признаться, испугалась, что теперь ее так и схоронят с этим радостным оскалом на Лице.

— Эй! — воззвала я гласом племенного бугая, вдруг не на шутку устрашившись потерять подруг. Схватила за руки обеих и без дороги припустила среди сказочно сверкающего барахла.

То есть оно мне тоже здорово понравилось, но я еще в нем и скелеты углядела, и ведьминские метлы, и другое что, без чего колдуны не могут. А там, где пахнет колдовством, мне не до веселья и не до интересностей.

Бежать по курганам монет оказалось не легче, чем по подтаявшему льду, мы постоянно оскальзывались, и мне стоило усилий оторвать этих дурех от очередной находки. Вдобавок с каждым падением подруги становились тяжелей. Алия все порывалась вырвать руку, потому что все добро в одну не помещалось, а хитренькая мавка попросту взяла огромный кубок и ссыпала туда разные каменья. Обе они время от времени говорили «ой» и очень ненатурально валились на бок, стараясь не рассыпать награбленного.

За курганами слышался знакомый мерзенький смешок, то там, то здесь я видела раскормленного крыса, который, ни капли не таясь, над нами ухахатывался, правда, благоразумно держась подальше.

— Ни-зя. — Он грозил пальчиком, и я боялась, что действительно нельзя. Подружки как с цепи сорвались, но ведь недаром же тут плавает зеленая, явно колдовская дымка.

—

Да помогите же хоть кто-нибудь! — в отчаянии взвыла я. Крысюк свалился с кучи мне под ноги, взлетел проворнее бельчонка на голову и, лапами зажав мой рот, испуганно так вытаращился.

— Ты че, хозяин услышит.

— Так страшно же.

— А будет еще страшней, он знаешь как не любит, когда его от опытов отрывают. Триста лет мы с ним, и ни разу добром не кончилось. Так что засохни в тряпочку.

— Мне книжки надо по Северскому пантеону. У меня доклад, промямлила я, едва не плача от обиды и оттого, что толстый крыс висел на волосах, выдирая их с корнем. Снять пасюка мне было нечем, обе руки были заняты подружками. К счастью, крыс сам свалился, бормоча:

— Книги, книги. Сдались вам эти книги. У нас тут вам что, читальня?

— Архив у вас. Школьный, — пробормотала я, немало удивив сим заявлением бухтевшего крысюка.

— То-то я голову ломаю, зачем сюда всякой дряни натащили?

И хозяин еще мне говорит — си-сте-ма-ти-зируй. Да тут этого барахла немерено, а крысы, между прочим, три года живут, и все! — Он печально махнул лапой, показывая, как резко и трагично обрывается жизнь собратьев, но я не посочувствовала трехсотлетнему лентяю.

— У вас хоть что-нибудь уцелело? — Я грозно сдвинула брови.

— Уцелело, — вздохнул крыс. — Но вокруг хозяина. Вид-то надо было делать… Но я бы не рисковал. Подумаешь, поставят неуд. Первый раз, что ли?

Я не нашлась, что ответить. Действительно не первый, но не хотелось бы, чтоб последний.

— Не проверяют вас, что ли? — рыкнула я, отрывая подол от особо приставучей железяки.

— Ну как же не проверяют, — надулся от гордости и ехидства крыс. — Нас ежегодно, как положено, проверяют.

Он скосил глаза на совершенно пьяных от награбленных богатств Алию и Лейю.

— Потом краснеют, извиняются и ежегодный акт подписывают.

Жутко полезная эта штука — заклинания от воров. Мне даже один проверяющий после этого собственные вещички на хранение принес. Тоже большой ученый, как и мой хозяин. Представляешь, сумел запихнуть в зайца утку, щуку и громадное яйцо.

— С иголкой?.

— Точно! — подтвердил крыс. — Правда, я иглу сломал, когда в замке ковырялся. Сундук, понимаешь, захлопнулся. Ну, я думаю, не станет мужик из-за ерунды скандалить?

— Можешь быть спокоен. — Я похлопала крыса по плечу. — Тебя хоть как зовут-то, герой?

— Гомункул я. Можно Гомункулус. А хозяин иногда Эректусом Вульгарисом обзывает, но че-то мне это имечко не очень. — Он просительно заглянул в глаза, и я поспешила его успокоить, мол, никаких Эректусов, друг Гомункулус, и все.

— А кто хозяин — чародей, колдун, некромант?

— Бери выше. Алхимикус он! Изучает суть явлений и преобразования материй и энергий, во!