Особое подразделение. Петр Рябинкин
Шрифт:
— Так вам бы по вашей квалификации лучше при штабе корпуса, посоветовал Трушин.
— Командир нашей дивизии — мой бывший клиент, — сказал парикмахер.
— Ну вот хотя бы при штабе дивизии. И спокойствия больше для вашего возраста. И начальство знакомое.
— Может, вы мне посоветуете и о сыне моем похлопотать у комдива, поскольку я его брил и стриг из уважения всегда, как будто он в предварительной записи?
— А сын воюет?
— А ваш? — сердито спросил парикмахер и, не дожидаясь ответа, горделиво сообщил: — Такой чистый, хороший мальчик! Работая
— Он что же, по своей специальности на фронте?
— То есть?
— Ну, только на мужскую стрижку переквалифицировался?
— Да, — печально и иронически сказал парикмахер, переквалифицировался. И даже по атому поводу у него на левом рукаве обозначение нашито. Черный суконный ромб, и на нем скрещенные, как раскрытые ножницы, стволы пушек изображены.
— Артиллерист?
— Угадали!
— Серьезная специальность.
— А он у меня всегда серьезным мальчиком был…
— Разрешите? Как вас по имени-отчеству?
— Сергей Осипович.
— А меня Алексей Григорьевич.
— Очень приятно, — без улыбки сказал парикмахер.
Но когда вышли из хода сообщения, Трушин все-таки посоветовал Сергею Осиповичу взять противогаз и винтовку, опасаясь, что бойцы могут всякими шутками обидеть этого человека.
В ротном блиндаже парикмахеру было отведено рабочее место.
Трушин взял список наличного состава подразделения и, как прежде, в мирной жизни, задумывался над списком рабочих своей бригады перед распределением премий, так и тут задумался, кого вызывать к парикмахеру первый, в соответствии с боевыми заслугами, высокой дисциплиной по службе. Разметив цифрами список, он отправил с этим списком связного. И он счел нужным все-таки предупредить Сергея Осиповича, что, поскольку здесь траншеи прежде были заняты противником, а у фрицев, по-видимому, нет такой манеры, чтобы проверять солдат на вшивость, и, может, даже им становится теплее от этого, потому что чешутся, скребутся, содействуя кровообращению…
— Короче, — попросил парикмахер.
— Ну, словом, будьте деликатны, если чего обнаружите, — скорбно сказал Трушин.
— Вежливость, — сухо сказал парикмахер, — это первый закон в нашем деле.
Солдат входил в блиндаж сконфуженно, улыбаясь, смущенный и вместе с тем осчастливленный таким необычным почетом на переднем крае в условиях, когда каждый штык на счету и противник подпирает.
— Прошу, — говорил Сергей Осипович и щелкал встряхнутой простынкой. Вы какую стрижку предпочитаете? Полечку, бокс, полубокс, бобриком или аккуратно под машинку?
— Чего скорее, то и давай.
— Вам так некогда?
— Для чего фасонить-то?
— У бойца должно быть все в ажуре, внешний вид тоже, — строго говорил Сергей Осипович. — Это, знаете ли, немец себе внушает, что мы некультурные.
— А что вы хотите от расистов?
— У вас, извините, верхняя губа расшиблена, бритвой беспокоить не посмею. Осторожно ножничками пройдусь, сформирую растительность а-ля
Явился хмурый солдат с глубоко впавшими щеками, высокий, лицо его было землистого цвета, снял ушанку, на голове грязная, заскорузлая повязка. Сел на ящик против зеркала, потребовал:
— Подровняй маленько… — Спохватился и стал сматывать бинт, морщась от боли.
— Тебе в санбат надо, Егорычев, — сказал поспешно Трушин. — Я же тебе приказывал, ступай в санбат. Солдат встал, произнес обиженно:
— Значит, нельзя? — И заявил со злостью: — А в санбат я не пойду! Нечего мне там околачиваться.
— Один момент, — сказал Сергей Осипович, объявил обнадеживающе: — Нет таких трудностей, каких не могли преодолеть большевики. — Обратился к Трушину: — Вызовите санинструктора освежить на товарище повязку, и мы с ним комплексно клиента обслужим.
И пока санинструктор делал перевязку, Сергей Осипович, жалостливо морщась, работал машинкой, ножницами. Закончив, посоветовал:
— Одеколон не рекомендую. У вас кругом дополнительные царапины, вызовет нежелательное ощущение.
— Жалеешь? — спросил солдат.
— Причинять боль не имею права.
— Одеколов жалеешь?
— Встаньте, — попросил парикмахер.
Боец встал. Сергей Осипович брызгал из пульверизатора на обмундирование. Парикмахер обошел солдата вокруг, продолжая нажимать на резиновую грушу. Потом приблизился, вздохнул. Объявил:
— Аромат гарантирую, сутки будет пахнуть, как от жениха на свадьбе.
Солдат спросил:
— Вы всегда такой?
— Какой?
— Ну, веселый.
— С приветливыми людьми приятно и повеселиться, — бодрой скороговоркой сказал парикмахер. Крикнул: — Прошу следующего!
Когда Сергей Осипович коснулся машинкой головы нового солдата, он вдруг спросил встревоженно:
— Беспокоит?
— Нет.
— Извиняюсь, но вы дергаетесь. Я полагал, оттого, что, может, машинка засорилась, дерет.
— Да нет, я теперь всегда так.
— Контузия?
Солдат, испуганно покосившись на Трушина, пояснил:
— Но я к ней уже приспособился. Ловлю момент сразу после, как дернет, перед тем, как снова дернет, и тогда на спусковой крючок нажимаю. Конечно, не та меткость, но все-таки. А для того чтобы гранату бросить, это даже совсем ничего.
Сергей Осипович вдруг занялся самообслуживанием, опрыскал себе лицо из пульверизатора и, вытирая глаза и лицо салфеткой, переспросил:
— Так, вы говорите, ничего, нормально?
— Порядок, — согласился солдат.
Сергей Осипович медленно, тщательно застегнул пуговицы на воротнике солдата, так медленно, будто не хотел отпускать этого клиента, потом, обращаясь к Трушину, когда солдат ушел, сообщил задумчиво:
— Вы обратили внимание, волос у него со лба хохолком растет. Мастеру надо такое обстоятельство особо учитывать. Сыну, например, только я умел красивую стрижку делать, поскольку у него тоже волос не стандартно, хохолком рос.