Особое положение
Шрифт:
– Когда мне было пять, ты подговорил переночевать в конюшне, сказав, что будет весело. Мы выпустили всех лошадей, и их ловили до утра.
– Извини, не помню, – равнодушно отозвался он.
– А что вообще помнишь? Ну, до того, как очутился у хинтов?
Аркелл пожал плечами.
– Воду. Я помню воду. Наверное, какое-то озеро. Помню яркие розовые цветы на берегу. И все.
– Розовые лилии встречаются на озере Саар! – воскликнула я. – Да, ты должен был там проезжать. Значит, там произошло что-то, что заставило тебя потерять память!
–
– Ты же поедешь с нами. – Я не спрашивала, а утверждала. – Я верила, что ты не погиб. Ты не мог погибнуть, ты же… ты мой брат!
– Прости. Я ничего не помню.
Я окинула его взглядом. Аркелл по городу хинтов ходил в просторных штанах и легкой безрукавке. На бронзовых от загара плечах выделялись нитки шрамов.
– Знаешь, откуда он? – ткнула в один из них.
– Говорю же, не помню, – ответил он уже с легким раздражением. – Получил при какой-то битве?
– Ага, – хмыкнула я. – В тот вечер ты храбро сражался с несколькими кувшинами вина на пару с Борком. Это твой близкий друг с рождения. И ты позорно проиграл, когда вы с ним решили, что сейчас самый лучший момент показать свою удаль и устроить скачки на аквиллах стоя. Гроны придурковатые! Я чуть с ума не сошла, пока зашивала твою рану. Ты же целителей не любишь! Мол, все должно заживать само!
Аркелл при этих словах скорчил гримасу и признался:
– Это очень странное поведение. Я считаю, что целители весьма полезны.
– Видимо, потеря памяти каким-то образом частично вернула тебе благоразумие, – вздохнула я. – Аркелл, я сделаю все, чтобы ты вспомнил. Степи нужен такой наследник, как ты!
– Полностью согласен!
Это Ясарат вышел к нам. Уже переодевшись в свою одежду, с влажными причесанными волосами и каплями воды на смуглой коже. Я вдруг сглотнула и поспешно отвернулась.
Аркелл с исследовательским интересом наблюдал за моей реакцией на мужа с едва уловимой улыбкой на губах. Так и казалось, что вот-вот с его губ сорвется ехидное: «Не знал, что тебя можно так легко смутить» или «Оказывается, ты умеешь краснеть, сестренка».
Но он продолжал молчать, и на сердце легла свинцовая тяжесть. Вроде вот он, мой старший брат, рядом, живой, но смотрит отстраненно, как на чужую, и это ранит.
– Аркелл, нам нужно с тобой обязательно обо всем спокойно поговорить!
– Я не против узнать о своем прошлом, но прошу меня называть Расидом, я взял себе это имя.
У меня кольнуло в груди.
– Ты его где-то слышал?
– Нет. Но когда осознал, что ничего не помню, даже собственного имени, решил называть себя так.
– В детстве, когда я решила быть воином и сбегала наблюдать за твоими тренировками, ты поймал для меня самца птицы сиченки и назвал его Расидом, что значит – «рассвет идет». Хотел, чтобы он будил меня своим стрекотом, с которым сиченки встречают солнце, и я не просыпала…
Мне так было тяжело вспоминать наше беззаботное детство,
– Где-то через месяц то ли я забыла закрыть клетку, то ли кто-то из служанок жен отца, которым надоел шум по утрам, выпустил птицу на волю. Я плакала, а ты меня успокаивал и говорил, что Расид настоящий воин, не сдался в неволе и нашел выход на свободу, сам придумал, как открыть клетку, и сбежал.
Это я уже потом поняла, что брат успокаивал меня, чтобы я не винила ни себя, ни жен отца. А то могла бы им потом мстить, подбрасывая в постели дохлых мышей, жуков и змей.
– Ты тогда предложил поймать для меня новую птицу, но я отказалась, ответив, что если у такой маленькой птицы сердце воина и она не смиряется с неволей, то не надо ее пленять. А тренировки я больше не просыпала, приходила даже раньше, желая доказать тебе, что не нуждаюсь в том, чтобы меня будили. Аркелл, ты понимаешь, что ты не полностью потерял память? Там, внутри, заперты воспоминания, и нужно просто найти к ним путь.
Но он во всем сказанном обратил внимание на другое.
– Ты сказала, что у отца несколько жен. Значит, я сын вождя? Занимаю высокое положение?
– Ты не наследник, если тебя это интересует, – ответил за меня Ясарат, пока не наговорила лишнего. Я же боролась с желанием встряхнуть брата или чем-то стукнуть.
– Мы были раньше знакомы? – спросил у него Аркелл.
– Виделись, но близко не общались.
– Аркелл, скажи, что ты вообще помнишь? Как оказался у хинтов? – спросила я, упорно называя его по имени.
– Я очнулся в Степи без верхней одежды, разут. Голова как в тумане.
– Ран не было?
– Что удивительно, нет. Лишь сильное чувство слабости, болела голова и очень хотелось пить. Вокруг никого не было, лишь следы лошадиных копыт и людей. Вдали увидел пики гор и пошел туда. Меня почему-то к ним тянуло…
– Ты много раз ездил к хинтам, сопровождал обозы с продовольствием. Наверное, в этом пейзаже почувствовал что-то знакомое.
– Меня искали?
– Конечно! Вернулся твой конь, седло его было в крови. Через какое-то время нашли труп рыси с клоком от твоего плаща в когтях, а потом обглоданные кости неизвестного и на нем обрывки твоего плаща.
– Почему вы решили, что на нем мой плащ?
– Он был приметный. Накануне жена отца подарила его тебе.
– Моя мать?
– Нет, наша мать умерла. Она подарила его тебе потому… да, впрочем, неважно все это теперь.
Эл’нари Изольда, когда поняла, что понесла, растрезвонила всем, что обязательно родит отцу сына. Кичилась этим, намекая, что именно он станет наследником. Слухи дошли до отца, и он разгневался, во всеуслышание заявив, что у него уже есть достойный наследник. Эл’нари Изольда причастность к сплетням отрицала, убеждая, что это все происки ее завистников. И в качестве извинения преподнесла Аркеллу в подарок дорогущий плащ, подбитый мехом, достойный будущего повелителя.