Особые отношения (Не покидай меня)
Шрифт:
— Я читала отчет Клариссы. Я остановилась на полуслове:
— Она написала об этом отчет?
— Понимаете, она обязана была это сделать. Вы не явились на встречу с сыном, как было вам предписано судом. Очевидно — я это понимаю, — все произошло по независящим от вас причинам, по стечению обстоятельств. Но проблема в том, что вам это все равно минус. И юристы вашего мужа могут воспользоваться им и обратить против вас на заключительном слушании… Но я вам ничего не говорила, это понятно?
— Понятно. А что же мне сделать, чтобы как-то поправить дело?
— Больше не опаздывайте на свидания. А я напишу отчет от себя о том, что у нас состоялся
Я отрицательно покачала головой.
— Продолжайте искать… — Своим тоном она явно давала мне понять: если не найду работы, мои шансы на заключительном слушании сильно упадут. А учитывая все то, что у них уже против меня имелось…
Но все попытки найти работу были безуспешны. Для приезжего, чужака, который почти никого здесь не знает, мегаполис вроде Нью-Йорка или Лондона становится неприступной крепостью и всячески сопротивляется осаде, не позволяя внедриться в свою систему. Особенно это верно, если вы всю жизнь дышали разреженным воздухом газетной журналистики и вдруг оказались, как рыба на берегу, вне привычного профессионального круга — да к тому же еще и в чужой стране. А закон для всякого, кто мечтает о карьере журналиста, гласит: если неуверен — пропадешь.
Итак, на протяжении следующих нескольких недель я получала одни отказы. Я обращалась во все крупные американские газеты и вещательные компании, подняла все свои немногочисленные связи в Эн-би-эс, Си-би-эс и Эй-би-си. Не вышло. Попытала счастья в «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнал», даже в своей некогда любимой «Бостон пост». Ясное дело — у них было достаточно сотрудников, а вакансий, напротив, не имелось. А когда я позвонила Томасу Ричардсону, главному редактору «Пост», его секретарша сообщила, что он сейчас не может подойти, но обязательно со мной свяжется. И правда, через несколько дней он прислал мне по электронной почте короткое, деловое сообщение:
Дорогая Салли.
Поскольку от тебя столько времени не было вестей, я сделал вывод, что мое предложение вернуться на работу в Бостон ты не приняла. Лично я очень огорчен, что ты к нам не возвращаешься, но желаю тебе всего наилучшего во всех начинаниях.
Получив это письмо, я ему ответила, объяснив, что привязана к Лондону из-за своего новорожденного сына, и спросила, не может ли газета взять меня внештатным корреспондентом, на несколько статей в месяц, из этого уголка мира? Я напомнила о годах моей верной службы в газете, подчеркнула, что не прошу места в штате, и (постаравшись сделать это как можно тоньше) доверительно сообщила, как мне нужна работа.
Томас Ричардсон всегда отличался расторопностью, ответ от него пришел через несколько часов:
Дорогая Салли.
Если бы это зависело от меня, ты по-прежнему была бы нашим корреспондентом в Лондоне. Но наши финансисты вяжут меня по рукам и ногам — и они непреклонны: никаких дополнительных сотрудников, даже вне штата, ни в одном из наших, постоянно сокращающихся, иностранных офисах.
Я
Вот так. Мне ничего не оставалось, как снова начать обивать пороги редакций британских изданий. Здесь была другая проблема: меня никто не знал (само собой, я не собиралась представляться брошенной женой Тони Хоббса, чтобы не нарваться на неприятные сюрпризы). Через неделю непрерывного обзвона мне все же удалось прорваться в «Обсервер» и «Гардиан», где согласились взглянуть на материалы, которые я пришлю им по электронной почте. Я отослала лучшие из своих публикаций и кое-какие предложения и идеи. Прошла неделя. Я позвонила, чтобы напомнить о себе. Редакторы заняты и не могут подойти к телефону. Напомнила о себе по электронной почте. Не ответили. Другого я и не ждала — так уж устроена журналистика. Особенно если в глазах людей, которых пытаешься уговорить, ты — пустое место.
Даже Александр, муж Маргарет, сделал несколько звонков из-за океана, пытаясь устроить меня в лондонское отделение своей юридической фирмы. Думаю, на это его подвигло чувство вины, ведь это из-за него я попала в лапы «Лоуренс и Ламберт» (и Маргарет, наверное, требовала, чтобы он помог мне и тем хоть отчасти исправил положение). Но, как я сама, же объяснила Александру, у меня не было соответствующей профессионально подготовки и я не умела ничего, что могло бы быть востребовано в юридической фирме. Его коллеги в Лондоне были того же мнения. Я не годилась ни в адвокаты, ни даже в секретари. Так что я поблагодарила Александра за попытки мне помочь и сказала, чтобы перестал мучиться виной из-за некомпетентности Джинни Рикс. Его вины в этом нет, он не мог предвидеть такое.
Ну а пока с работой ничего не выходило, я старалась, по крайней мере, произвести наилучшее впечатление на работников социального центра Уондзуорт. Еженедельно я была на месте за пятнадцать минут. Кларисса говорила, что, по ее мнению, мы с малышом «хорошо ладим». Джек, мне на радость, больше не спал во время наших встреч, а значит, я могла его кормить, менять подгузники, стараться заинтересовать всевозможными игрушками, держать на руках и тихо мечтать о том, что когда-нибудь мне не придется расставаться с ним по истечении часа. Я твердо настроилась не плакать во время наших встреч и решила демонстрировать спокойствие, уравновешенность и психическую стабильность, доказывая Клариссе, что способна справиться даже с такой мучительной ситуацией, как вынужденная разлука с сыном. Но когда все заканчивалось, я выходила из здания, медленно брела с опущенной головой по серой, грязной Гаррет-Лейн, а потом, прислонившись к первой попавшейся стене, заливалась слезами как дура. Через пару минут я, правда, брала себя в руки и отправлялась жить дальше.
Видимо, горе всегда усиливается сознанием, что ничего нельзя исправить. Временами нам удается совладать с собой, тогда ощущение тяжести на время смягчается. Но главная проблема с горем состоит в том, что оно не уходит. Это необратимо. И хотя с одной стороны ты оплакиваешь собственно потерю, одновременно плачешь еще и потому, что вдруг понимаешь: как ни старайся, теперь это ощущение утраты всегда будет с тобой, оно неотделимо от тебя и навеки изменило твой взгляд на мир.
В разговорах с Джессикой Лоу я решила не упоминать об этих эпизодах безудержного плача после встреч с Джеком. Ей я только сказала, что вся эта ситуация страшно, невозможно тяжела для меня.