Особый отдел и пепел ковчега
Шрифт:
– Во-первых, с левой руки дактилокарту не снимают, – набычившись, возразил Цимбаларь. – Во-вторых, я по закону не имел на это права. А в-третьих, нет никакой гарантии, что в природе существует дактилокарта Селезня. Он же танкист, а не разведчик.
– Мне кажется, что внешнее сходство ничего не значит, – заявила Людочка. – Скорее всего, это ложный путь, который может увести нас совершенно в другую сторону. Говорят, например, что я вылитая Ума Турман. Но ведь из-за этого мне голову оторвать не пытались.
– Нашла кого сравнивать! – возмутился Кондаков. – Твоя Турман
– А может, вовсе и не случайная, – добавил Цимбаларь. – Для справки могу сообщить, что так называемых сисек у Турман практически нет, а её зад застрахован на миллион долларов, что примерно в сто тысяч раз превышает рыночную стоимость нашего многоуважаемого Петра Фомича.
– За Турман спасибо, – сказала Людочка. – А вот вдаваться в причины гибели генерала Селезня, по-моему, не стоит. Только этого нам ещё не хватало! Придётся ехать на Алтай, в Ставрополь, Чечню, Афганистан. А между тем задача у нас совсем другая. Простая и очень конкретная. Если кто-то её забыл, могу напомнить.
– Задача простая, – вздохнул Кондаков. – Да решение уж больно сложное… А то, что один из присутствующих здесь оценил меня всего в десять долларов, бросает тень не на меня, а как раз на него.
– Я имел в виду не нынешний курс доллара, подорванный инфляцией, биржевой спекуляцией и безудержной гонкой вооружений, а ту реальную покупную способность, которую он имел на момент твоего рождения, – не моргнув глазом, объяснил Цимбаларь. – В те благословенные времена, отображённые в культовом фильме «Унесённые ветром», негритянский раб, занятый на хлопковых плантациях Джорджии или Миссисипи, стоил от силы пятёрку. Если не веришь, почитай романы Фенимора Купера и Гарриет Бичер-Стоу.
– Можно подумать, что ты их сам, пустомеля, читал, – фыркнул Кондаков. – Скажи лучше, что сочувствуешь американским рабовладельцам.
– Глядя на Майкла Джексона, конечно, сочувствую, – парировал Цимбаларь. – Уж лучше бы он сажал хлопок… Но это, опять же, не по теме. Я хочу задать вопрос гражданке Лопатниковой. Кем, на её взгляд, были люди, устроившие наезд на кафе? Бандитами, сотрудниками спецслужб, байкерами, иностранными агентами, мелкими хулиганами? Или это всего лишь неудачная попытка ухаживания?
– Ну и вопросики ты задаёшь. – Людочка пожала плечами. – Я ведь не рентген, не детектор лжи и не ясновидящая, как некоторые. Если судить по шлемам и курткам, эти двое могут принадлежать к среде байкеров. Но туфли на них были самые обыкновенные. За руль мотоцикла в таких не садятся. Что касается манеры говорить, то я бы назвала её интеллигентной. В интонациях отсутствовал даже намёк на угрозу. Казалось, говоривший даже сочувствует нам. Кроме того, не следует забывать, что в тот момент мы были практически беззащитны. Бандиты или спецслужбы, для которых мы представляли угрозу, легко устранили бы её парой прицельных выстрелов.
– Хладнокровно убить беременную девушку с ребёнком дано не каждому, – возразил Цимбаларь. Людочка при этих словах
– Под жабой ты, конечно, подразумеваешь самого себя? – осведомилась Людочка.
– Нет, нас всех. Жаба – это коллективный автопортрет нашей опергруппы. В меру проворная, глазастая, беспардонная, нахрапистая, умеющая маскироваться и выслеживать добычу. В то же время слегка бестолковая, похотливая, упрямая и обжористая… Но я, кажется, опять заговорился… Вернёмся к ростовскому случаю. За месяц до покушения Суконко тоже предупредили об опасности. Слишком много ангелов-хранителей развелось в нашей истории.
– Полагаешь, что это были те же самые мотоциклисты, – уточнил Кондаков.
– Или они, или кто-то из той же компании.
– Предупредили, а защищать не стали, – поморщился Кондаков. – Тем более кто же предупреждает за месяц до происшествия! Такой срок… Тут свои собственные горячие клятвы забудешь, а не то что чужие неясные слова.
– Действительно, – Людочка обвела своих коллег взором, скорее задумчивым, чем туманным, – почему именно за месяц, а не раньше и не позже, когда Селезень впервые появился в Кремле?
Выяснилось, что никто этого не помнит. Цимбаларь ссылался на свой политический нигилизм. Кондаков – на неприязнь к бравому генералу, якобы причастному к антинародному курсу правительства. Людочке не оставалось ничего другого, как позвонить знакомому сотруднику одной бульварной газетёнки, и спустя пару минут выяснилось, что Селезень вошёл в ближайшее окружение президента (не нынешнего, а предыдущего) примерно за тридцать-сорок дней до покушения на Суконко.
– Всё сходится, – сказала Людочка тоном Клеопатры, с триумфом вступающей в Рим.
– Мне лично так не кажется, – упорствовал Цимбаларь. – Не надо путать случайное совпадение с закономерностью. Несколько лет назад я вдрызг разругался с одной шведкой и по пьянке проклял весь этот гордый народ, в чём сейчас искренне раскаиваюсь. А на следующий день убили тамошнего премьер-министра Улофа Пальме. Если следовать вашей логике, без меня там не обошлось.
– Выспаться тебе надо, – посоветовал Кондаков. – Ты как паровоз после дальнего рейса. Уголь в топке уже выгорел, а пар из котла ещё прёт. Так и до беды недолго. Нельзя тебе без провожатых на юг ездить. Не ровён час, сопьёшься.
– И на север ему нельзя, – добавила Людочка. – Чукчи ещё посильней казаков пьют. Пусть дома сидит, если на спиртное такой падкий. Я его научу крючком вязать, а вы к кефиру приохотите.
– Короче, будем искать тех мотоциклистов из кафе, которые, возможно, как-то пересекаются с доброхотами, в своё время предупредившими Суконко, – сказал Кондаков, вновь взявший бразды правления в свои руки. – Уверен, это будет попроще, чем выслеживать старичка со стреляющей тростью.
– Нет, – тряхнул головой Цимбаларь. – Надо разрабатывать обе линии.