Особый отдел
Шрифт:
– Почему вы так решили? – чтобы избежать её вопрошающего взгляда, Кондаков принялся листать какой-то иностранный журнал, случайно оказавшийся на столе.
– Нетрудно догадаться. Вы ведь сюда не из-за бабушки пришли. А потом ещё при жизни мамы были очень странные телефонные звонки. Неизвестные люди, даже не представившись, спрашивали, что слышно об отце, не собирается ли он возвращаться, как его адрес. Маму это всегда тревожило. Она даже поменяла замки на дверях и установила цепочку.
– Какой голос был у звонившего – молодой или старый?
– Не знаю. Трубку брала мама. У нас было так заведено.
– Вы знаете,
– Да. Вторая жена отца, про которую мы уже здесь говорили.
– Как её фамилия?
– По-моему, Пинская… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Что случилось с отцом?
– К сожалению, пока я не могу дать окончательный ответ, – Кондаков помолчал. – Но на всякий случай готовьтесь к худшему.
– Мне не привыкать, – девушка порывисто закурила. – А где это худшее может случиться?
– Простите, не совсем понял вас…
– Где погиб или может погибнуть мой отец?
– Разве это имеет значение?
– Представьте себе, имеет. По крайней мере, для меня. Умирая, мать завещала, чтобы отца похоронили рядом с ней. Почему-то она была уверена, что он вернётся.
– Он вернётся. – Кондаков вновь зашелестел журналом, хотя не мог разобрать в нём ни единого словечка. – Но ведь многое будет зависеть от воли его нынешней супруги.
– Вера Васильевна скупа, как Плюшкин. Уж это я знаю совершенно точно. А транспортировка гроба в Канаду обойдется втридорога… Вы позвоните, когда можно будет забирать тело?
– Ну что вы в самом деле? – занервничал Кондаков. – Рано ещё говорить такое…
– Не рано, – раскрыв сумочку, лежавшую тут же, девушка извлекла карманный календарик. – Вот тут отмечено – двадцать шестое апреля. Рано утром меня словно ножом в сердце ударили. Я уже тогда всё поняла…
Глава 12
Генералы мусорных свалок
Покидая памятное совещание, на котором наконец-то прояснились имена некоторых фигурантов (этот милицейско-прокурорский эвфемизм обозначал вовсе не танцоров кордебалета и не актёров, исполняющих роли без слов, а лиц, фигурирующих в уголовном деле чаще всего как потенциальные обвиняемые), Ваня Коршун заранее решил про себя, что займётся поисками зловещего старичка, тем более что данная категория божьих тварей по степени антипатии стояла у него на третьем месте после педофилов и бездомных котов. Впрочем, здесь имелись и свои исключения, в частности, Пётр Фомич Кондаков.
Что касается «мотоциклиста Льва» и безголового мертвеца Рудольфа Павловича, то в понимании Вани их можно было вычислить чисто теоретическим методом, словно бродячий метеорит или далёкую звезду.
Конечно, он понимал всю сложность своей затеи, но ничуть не комплексовал по этому поводу. Пусть у старичка-душегуба не имелось пока ни имени, ни адреса, но он жил – и уже достаточно долго – среди людей, плёл нити какого-то заговора, беспощадно уничтожал всех неугодных, а следовательно, должен был изрядно наследить, причём в самых разных местах и временах.
Дело оставалось за малым – найти тех, кто с этим старичком соприкасался, пусть даже мимолетно. А кем они окажутся – его врагами или, наоборот, единомышленниками – особого значения не имело.
Великие боги наградили смертных даром речи, а коварные демоны, в пику им – грехом суесловия. Именно на этой человеческой слабости извечно стояли и впредь будут
Люди, обитавшие в мире, когда-то избранном Ваней Коршуном для своей, хоть и небезопасной, но общественно-полезной деятельности – в мире городского дна – казались безразличными и отрешёнными только внешне. На самом деле в массе своей они были как чуткие антенны, воспринимавшие малейшие сигналы большого мира, кипевшего вокруг – в особенности те сигналы, которые могли как-то отразиться на благоденствии маргинального сообщества.
Милиция ещё только планировала грандиозную облаву на бездомных и беспаспортных московских клошаров, а те уже спешно покидали опасные районы, посмеиваясь при этом над незадачливыми наследниками Ф. Э. Дзержинского. Не успевали щедрые господа и дамы из благотворительных организаций развернуть где-нибудь свои походные кухни, как оборванцы всех мастей мигом выстраивались в очередь, куда более многочисленную и дисциплинированную, чем приснопамятные очереди к мавзолею, почти на десять процентов состоявшие из тайных сотрудников КГБ.
Хотите верьте, хотите нет, но во все времена первыми опасность – а равно и поживу – чуяли бродяги и изгои.
Кем, спрашивается, был на самом деле праотец Ной, счастливо переживший всемирный потоп? Пьяницей и бездельником, первым из людей познавшим замечательные свойства виноградной лозы, а потому забросившим свою пашню. Свободного времени у него было предостаточно, вот и построил какое-то несуразное сооружение, впоследствии названное ковчегом, что по-еврейски означает всего лишь просмоленную корзинку. Да и животных он взял в плавание исключительно ради собственного пропитания. А иначе куда бы подевались мясистые мастодонты, жирные пещерные мишки и деликатесные птеродактили? Продлись потоп чуточку подольше, так, наверное, в природе не осталось бы даже гадов ползучих. Семейство Ноя пожрать любило. Один Хам чего стоил.
А взять гибель Помпеи, увековеченную русским живописцем Карлом Брюлловым и голливудскими кинорежиссерами! Единственными, кто сумел спастись от лавы, удушливых газов и вулканических бомб (кроме, конечно, богачей, ускакавших на лошадях), были неимущие плебеи, заранее покинувшие это роковое место.
В Афганистане советская военная разведка предугадывала грядущий налёт душманов по поведению нищих дервишей, в преддверии опасности исчезавших, как по мановению волшебной палочки.
Возьмите списки жертв террористических актов – хоть в Москве, хоть в Нью-Йорке, хоть в Тель-Авиве. В них не найдёшь ни единого босяка. И если пресловутая мировая катастрофа, многократно воспетая в апокрифах, фантастических романах и фильмах соответствующей тематики, всё же разразится, на земле обязательно уцелеет горсточка голоштанных и бесшабашных бродяг.
Следует заметить, что люди, в разные времена называвшиеся то варнаками, то богодулами, то хитрованами, то бичами, то бомжами, становились таковыми в силу самых различных обстоятельств, причём драматические перемены в их судьбе не обязательно означали нравственное и физическое падение.
Одни превращались в бродяг вследствие болезней, долгов, войн, пристрастия к спиртному, стихийных бедствий, судебных ошибок, происков ближних и неблагоприятного стечения обстоятельств, короче говоря, помимо своей воли. Самым знаменитым из этих страдальцев, вне всякого сомнения, был ветхозаветный праведник Иов.