Особый район Китая, 1942-1945 гг.
Шрифт:
Особое место в беседе Мао уделил анализу былой внутрипартийной борьбы. Именно былой, потому что Мао считает, что в партии достигнуто единство. Не называя имен Ван Мина, Ло Фу, Бо Гу и других, председатель ЦК КПК сказал, что борьба «за упорядочение трех стилей работы» позволила разоблачить людей, которые проповедовали капитулянтскую политику уступок реакционному Гоминьдану. Эта борьба позволила перестроить партийные ряды. Сплотила и объединила партию ясными и четкими целями... [403]
Мао Цзэ-дун проанализировал ход переговоров руководства КПК с американцами. В связи с этим он подробнейшим образом изложил мне свою последнюю беседу с главой «союзнической
Мао Цзэ-дун заметил мне, что первый проект договора был подписан в Яньани Хэрли и тем самым союзники «уже были в ловушке». Им некуда было деваться, как только требовать от Чан Кай-ши уступок. И они добились их от «своего холуя». Теперь пришла очередь требовать уступок от КПК. И американцы принялись за обработку верхушки КПК...
Тут Мао поднялся и стал расхаживать по комнате. Он останавливался напротив меня и очень живо представлял Баррета, когда тот ему возражал.
Мао объяснил мне, что пойти на уступки он (Мао) не мог, ибо любое соглашение с Чан Кай-ши — петля для Компартии. Американцы наивно добивались уступок, а их никто не собирался делать. Ведь требования и были составлены с расчетом, что «ублюдок» Чан Кай-ши ни в коем случае на них не согласится! С самого начала все велось так, чтобы «ублюдок» Чан Кай-ши отверг требования КПК. «Мы знали это и не ошиблись».
«Тогда американцы напустили на меня Баррета», — сказал, посмеиваясь, Мао Цзэ-дун.
Баррет явился к председателю ЦК КПК и завел разговор об уступках Чан Кай-ши, о неизбежности ответных уступок, подсказывая, какими приблизительно должны быть эти уступки.
Председатель ЦК КПК сам перешел в наступление и обрушился с проклятиями на Гоминьдан и чунцинское правительство. А чтобы окончательно сбить Баррета с толку, заявил: «Господин Хэрли был здесь. Сам добровольно подписал проект соглашения. Зачем же отказываться от того, что одобрил и удостоверил своей подписью личный представитель президента Рузвельта?!»
Причем председатель ЦК КПК заявил все это Баррету в довольно раздраженном тоне. Он мне воспроизвел свои интонации и мимику. Это очень походило на гнев. Праведный гнев. Оскорбленное чувство!
Мао Цзэ-дун взволнованно расхаживал по комнате и ухмылялся. Ему доставляла удовольствие мысль о промахе Хэрли и в связи с этим дурацкое положение многоопытного [404] разведчика Баррета. Он снова и снова смаковал подробности этой сцены...
Кто-то попытался войти. Мао грубовато потребовал, чтобы нас оставили в покое. Он придвинул стул ко мне и стал рассказывать, как все это взволновало Баррета и тот, повысив голос, стал убеждать Мао не допускать этой ошибки, ибо общественное мнение Соединенных Штатов не поймет упрямства руководства Компартии и эта неуступчивость руководства Компартии дорого ему обойдется. Общественное мнение Соединенных Штатов будет против Яньани и всех китайских коммунистов. И тогда вообще ни о какой помощи речи быть не может.
Председатель ЦК КПК отреагировал еще более запальчиво. Он сказал, что глупо пугать Особый район каким-то общественным мнением. Этот номер здесь не пройдет. Уже много лет все консерваторы и реакционеры ненавидят и выступают против Компартии.
«Нас называли самыми грязными словами! — сказал Мао. — Для всех мы были преступниками! И нам плевать на все эти общественные осуждения!»
Баррет решил добиться своего угрозой помощи лишь центральному правительству в Чунцине. Вся помощь Соединенных Штатов поступит только Гоминьдану...
В
Беседу с полковником Барретом председатель ЦК КПК заключил словами, что всегда рад визитам американцев. [405]
«Господин полковник прилетит, — сказал Мао, — встретим, я сам приеду на аэродром. Мы не отказываемся от переговоров. Мы за переговоры. Еще прилетите — опять не откажусь, встречу...»
На другой день полковник Баррет поспешил в Чунцин для доклада (докладывать было о чем).
Мао, рассказывая об этой встрече с Барретом, сам впал в большое возбуждение. Волосы спадали на виски, он их не откидывал, раскраснелся. Говорил торопливо и громко. Пересыпал речь грубоватыми шутками, выразительно жестикулировал.
Председатель ЦК КПК продемонстрировал свою полную откровенность. Он даже не скрыл от меня, что весь этот разговор на крике затеял нарочно. Однако откровенность со мной была далеко не полной и тоже была частью заранее отрепетированного спектакля.
Мао Цзэ-дун не заикнулся о том, что полковник был у него неспроста и все эти разговоры тоже неспроста. Мао явно рассчитывал разрешить внутриполитические вопросы в стране силой, заручившись поддержкой и помощью Соединенных Штатов. Конечно, он и словом не обмолвился о том, что рассчитывал и рассчитывает противопоставить Москве Белый дом.
С помощью американцев Мао пытался заранее придать будущему столкновению с Гоминьданом выигрышный для себя характер. На деле все эти месяцы он предлагал Белому дому себя вместо Чан Кай-ши. Он не мог не сознавать, что американцы согласились бы на такого рода союз лишь на строго определенных политических условиях, и в первую очередь на условиях изоляции Советского Союза в дальневосточной политике.
Фактически в торге за оружие стоит именно это стремление Мао Цзэ-дуна. Он, разумеется, осознает все трудности подобного сближения. Однако надежду лелеял и, возможно, лелеет по сию пору. Ведь недаром Чжоу перед самым вылетом Баррета передал ему новое письмо Патрику Хэрлк.
Именно предпочтение американцами Чан Кай-ши заставляет Мао сейчас искать опору в Москве, не порывая окончательно с Белым домом. На это рассчитаны секретная переписка, сцена с Барретом, которую он мне изобразил, и другие факты. Во всяком случае Мао перестраховывается — это так. Москва в его планах вроде запасного варианта. Конечно, худшего для него варианта...
В таком духе я и составил доклад для Москвы. [406]
23 декабря
Интерес к статье Крайнова в «Известиях» настолько велик, что я попросил Москву передать ее содержание.