Особый слуга
Шрифт:
[2] Мой дорогой друг (фр.).
Дорогие читатели! Повествование подходит к концу, так что если вы не успели еще высказать свое отношение к прочитанному, теперь самое время. Традиционно предупреждаю, что во избежание конфуза следующую главу лучше читать в уединенном месте. Все-таки "Особый слуга" заявлен как эротика.
Равновесие рушится
Выпроводив Поцелуева, Полетт отправилась на поиски своего управляющего. Она не нашла его в кабинете, не было его и в конюшне, в кухне, в людской. Повыспросив слуг, Полетт взбежала по лестнице к комнате под крышей, которая перешла к Северину от прежнего управляющего.
Полетт казалось, будто она слышит, как бьется напряженная жилка на его горле, но, верно, то стучал ее собственный пульс.
— Вы искали меня? — негромко спросила она.
— Я прошу расчета, ваше сиятельство.
Графиня опешила.
— Вы хотите уйти? Но отчего? Вы нашли другое место? Скажите, какое жалование вам назначили, и я удвою сумму, — она слышала себя со стороны, и ей было неловко за собственный лепет, за то, что она предлагала перекупить его, но ничего более разумного не шло в голову. Самый ужасный кошмар Полетт сбылся. — Как же я без вас?
— Вы прекрасно обойдетесь без моих услуг, ваше сиятельство, — спокойно отвечал Северин. Пожалуй, чересчур спокойно. Это походило на затишье перед бурей.
— Из ваших уст мой титул звучит как ругательство. Я приметила: вы называете меня сиятельством лишь когда бываете не в духе. Я чем-то обидела вас? Даже если и так, поверьте, это случилось непреднамеренно. Пожалуйста, откройте причину! У вас стряслась беда? Я могу помочь?
Он молчал, но за его молчанием ей чудилось нечто другое, грозное, кричащее. Только Полетт никак не могла взять в толк, о чем он кричит. Она умоляюще прошептала:
— Не таитесь! Я не понимаю, что происходит.
Ее глаза, в которых плескалось расплавленное золото, встретились с его цвета небесной синевы. Каменный идол и тот растаял бы перед этой мольбой. Не устоял и Северин.
— Я не готов видеть, как вы отдаетесь другим.
— Вы о Пьеро? Это был всего лишь невинный поцелуй… — графиня оправдывалась, как девочка, и была рада тому, что он дает ей эту возможность — оправдаться.
Северин покачал головой:
— Глядя на вас, ни один мужчина не может оставаться невинным. Вы — само воплощение соблазна. И хотя для вас я всего лишь слуга, один из многих, и вы не считаете меня мужчиной, я все-таки испытываю то же, что другие. Когда вы садитесь рядом в своих тонких открытых платьях, когда касаетесь меня, полагая, будто это не может пробудить во мне чувств, когда вы принимали меня в постели в пеньюаре, и он сползал с вашего плеча, а вы даже не поправили его…
Полетт ждала чего угодно, только не этого. Ей вдруг захотелось рассмеяться, как безумной: хохотать, запрокинув голову, давясь судорожными всхлипами. Или также неистово рыдать от облегчения. Графиня сделала шаг вперед, и Северин отступил, пропуская ее в комнату. Она протянула руку и захлопнула дверь. Только потом заговорила:
— Но я думала, будто безразлична вам. Вы полагаете, я обнажалась перед вами оттого, что не считаю вас мужчиной? Напротив, я хотела, чтобы вы меня видели. Без одежд, без прикрас. Я хотела, чтобы вы меня желали.
— Я желал, как вы и хотели, — признался он через силу.
— Я выгнала беднягу Пьеро после того, как сама уговорила его меня поцеловать. Потому что его губы — не ваши губы, а его рукам
Слова Полетт привели Северина в замешательство.
— Я полагал, вы просили меня у князя, мечтая рассчитаться за унижения той ночи.
— Я давно забыла об унижении. Вы помогли мне пережить ту ночь: ваши ласки, ваша нежность. Я представляла вас на месте князя.
— И полагал еще, будто после случившегося омерзителен вам, и ждал ответных унижений, но вместо этого видел лишь доброту и участие. Помните, я говорил, будто никогда не желал очутиться на месте князя? Это неправда. Я завидовал ему в тот день, когда вы приехали в гости: такая красивая, такая изысканная, совсем не похожая на женщин, какие с ним были прежде. И эта ваша улыбка, которой вы единственная из всех одарили меня, входя в столовую. Прочие смотрели мимо. Я подумал еще: у меня никогда не будет такой женщины. И тогда я понял каково это, желать невозможного. Вы — мой ангел, мой свет. Я готов примириться с тем, что мне не суждено вами обладать, но видеть, как вами владеют другие, превыше моих сил.
— Так будьте со мной! Любите меня! — уже не сдерживаясь, воскликнула графиня.
— Вы вправду этого хотите? — осторожно спросил Северин, все еще сомневаясь.
— Да, да! — пылко заверила его Полетт. — Ничего на свете я не хотела так, как вас.
— Я буду вас боготворить, касаться нежно и благоговейно, — приглушенно сказал он, не предпринимая, однако, никаких попыток притронуться к ней.
— Вашим благоговением я сыта по горло. Я не желаю быть ангелом. Для вас я хочу быть падшей женщиной, хочу, чтобы наяву вы проделали со мной все то, что уже делали в моих фантазиях. Я тосковала по вашим прикосновениям, я ласкала себя, представляя ваши руки. Идите ближе, я не хрустальная и не рассыплюсь, если вы обнимите меня крепко.
Не дожидаясь, она сама подступила к нему, поднялась на цыпочки, намереваясь поцеловать. Однако Северин ее опередил. Его губы накрыли ее губы, языком он проник внутрь ее рта, раскрытого ему навстречу. И Полетт будто рухнула в бездну с головокружительной высоты. Он держал ее, и лишь это не давало ей окончательно пропасть. Ни одна из фантазий не подготовила ее к тому, как это случится в действительности. Она была словно оголенный нерв, через который шел электрический импульс. Пошатываясь, как пьяная, она обхватила его за плечи, неосознанно впилась в них ногтями.
— Не торопитесь, графиня! — отняв губы, прошептал Северин. — У нас много времени.
— Я слишком долго ждала вас, чтобы не торопиться, — возразила Полетт и вновь припала к его губам.
Пока они обменивались словами и поцелуями, его проворные пальцы высвобождали ее из одежд, лаская каждый обнажившийся участок кожи. И Полетт позабыла себя, отдаваясь его губам, и рукам, и всей власти его мужской сути. Она готова была поклясться, что он вступил в молчаливый сговор с ее телом — никогда прежде оно не откликалось на любовные ласки так остро. Каждый раз, когда Северин убирал руки, чтобы расстегнуть очередную пуговицу, графиня медленно и томительно умирала и каждый раз воскресала, как огненная птица Феникс, едва он вновь касался ее.
Ей тоже хотелось дотронуться до его наготы, и она принялась было раздевать его, но из-за высшей степени волнения не могла справиться с пуговицами на сорочке и в конце концов просто выпростала ее из штанов и жадно запустила внутрь ладони — греясь, греясь, греясь его солнечным теплом! Ее руки заскользили по его телу, вбирая линии ребер, шероховатые соски, жесткость волосков. Но этого ей было мало. В слепом исступлении Полетт ласкала его бедра, и ягодицы, и низ живота, и напряженную мужскую плоть через штаны.